Владимир Лорченков - Ночь в Кербе

— Ну, а ожидание кого-то?.. Ты так от чего бежишь? — спросила она.

— Долгая история, — ответил я, но потом выпил еще и расхрабрился: — Ты можешь оказать мне дружескую услугу… как дама?! — спросил я.

Она смотрела на меня с выражением все того же веселого недоумения.

— Да, это сложно… — сказал я со вздохом. — Была бы ты русской, ты бы поняла…

— Я, черт побери, русская! — воскликнула она, потянувшись за бутылкой (белое плечо, легкий запах пота, свесившаяся к земле грудь в вырезе). — Я две недели в Москве прожила. Скажытье пожалста игде ест мэтро . Говори!

— Мне нравится одна девушка… Ну, ты знаешь… Даже не знаю…

— Courage! — щелкнула она пальцами, смеясь.

— Даже не знаю, правильно ли это, — сказал я.

— Любовь… — она раздула ноздри, — это прекрасно! Я была как-то в Буэнос-Айресе… Уже после моего музыканта. Не поверишь, настоящий Нью-Йорк, а заканчивается пустыней! Выходишь с Бродвея в пыльную степь, где даже кактусы не растут. И какого красавца я там встре…

— Я женат, — сказал я.

— Tout le monde est marié! [41] Да все на свете женаты! ( фр. ) — вскинула она вверх кисть и раскрыла словно испанский веер.

Я понял, что ее догадки насчет Астурии небезосновательны. Еще я понял, что за ней, как за ее далеким пращуром Писарро, можно пойти хоть на край света. Такая выведет. Я решился.

— Это моя актриса… Ну, та, что читает тексты… — сказал я тихонько. — Она все время в темных очках, — пояснил я, наклонившись через стол и чувствуя винное дыхание Belle Parisienne, склонившейся ко мне. — И я не могу понять, смотрит ли она в мою сторону или нет. Мне кажется, она заинтересована во сне. Ну, а вдруг нет? Ты могла бы понаблюдать за нами денек и произвести экспертную оценку?

Ветер нагнал туч, и в нашем колодце потемнело. Вернувшийся Стикс нашел меня улыбающимся и дрожащим от холода, в то время как Belle Parisienne отфыркивалась вином и смешками.

— Итак, друзья мои, — сказал Стикс. — Нас ждет потеха.

Речь шла о шутовской антиэкскурсии по городку.

Как мне описать это удивительное представление? Вернее, его атмосферу карнавала, сказки и паломничества? Я не могу этого сделать, поэтому ограничусь лишь перечислением воспоминаний и образов, которые сумел сохранить.

Сначала я решил, что присутствую на клоунаде. Двое актеров, облаченных в одежды буржуа — скорее французского буржуа середины 80-х годов, чем нынешнего, одетого еще стильно и безупречно… — разыгрывали сценку, в ходе которой один изображал мэра соседнего городка. Другой — с мегафоном и карточками, с которых якобы зачитывал текст экскурсии, — представлял гида. Они не говорили, но читали речитатив. Я оставил всякие попытки уловить смысл их скороговорок примерно на пятой минуте экскурсии, сосредоточившись на отдельных словах. Мэрия, налог, небывалый рост, успехи промышленности, Средневековье, имена актеров, местных депутатов, французских политиков общенационального масштаба… Я решил, что это не очень интересно, хотя публика придерживалась прямо противоположного мнения: толпа обступила клоунов тесным кольцом и хохотала. Причина, по которой не уходил я, возвышалась за зрителями. Рослая Ева, скрестив руки на груди, наблюдала с веселой улыбкой за игрой коллег, видимо оценивая их выступление по какой-то своей профессиональной шкале. По обыкновению, ставшим моим ритуалом, я быстро постарался запомнить, как одета Ma Dame. Я видел — простая и достаточно длинная белая… снова белое! Юбка — я видел лишь лодыжки, одна из которых казалась оцарапанной чем-то… не иначе розовым шипом — и блузка аквамаринового цвета. Я сделал несколько шагов назад и смог наблюдать Еву, не оборачиваясь — мне достаточно было встать, чуть повернувшись боком. При этом я, правда, упустил из поля зрения клоунов. Один из них, провоцируя публику, пытался добиться ответа на вопрос: помнят ли они даты начала и конца Средневековья. Очевидно, речь шла о церкви, к которой мы вот-вот должны были направиться и которая была указана в качестве первого пункта нашей антиэкскурсии. Люди вновь очень смеялись, и, судя по детским голосам, доносившимся из толпы, клоуны пытались добиться ответа от школьников. Конечно, безрезультатно. Это вызвало шквал импровизаций относительно качества среднего и высшего образования во Франции. Клоун, изображавший чиновника, сказал что-то о декрете и манифестациях, и толпа взорвалась аплодисментами. Оживленнее и радостнее всех хлопал в ладоши мэр Аспера, благодаря которому фестиваль и проводился. О, Франция. Я завороженный посмотрел на Еву. Ветер играл ее юбкой, как флагом, и я различил на ней золотые и синие лилии. Но это пятна от чересчур яркого в это время солнца мерцали в моих глазах. Юбка Евы была чиста и бела, она спадала на ноги ее белейшим снегом, который я находил прошлогодним… уж больно старомодной выглядела ее юбка… немножечко нелепой… в окружении моднейших нарядов посетительниц и волонтеров… Но, пусть и прошлогодний, он был все так же чист и бел, словно только накрахмаленная скатерть. Солнце припекало все жарче, оно уже взошло над шпилем церкви, и гости старались спрятаться за зонтиками. А я не чувствовал жары. Мне веяло горной прохладой и ледяными ручьями от юбки Евы. Что же тогда напоминала мне ее блузка? Нежнейшие небеса Аквитании, провожающей свою королеву на туманный остров, за чужого короля. Ева улыбалась, и я был счастлив. Она слегка хмурила брови, улыбаясь, и у меня дрожало что-то в груди — я списывал все на ущемление нерва, бесконтрольную дрожь мышцы — хоть я и привык к тому, что она всегда слегка хмурится. Ева. Ева. Я повторял ее имя и, кажется, уже не про себя, а вслух. Уж, по крайней мере, шепотом — это точно.