Джонатан Троппер - Как общаться с вдовцом [litres]

— Прости за тот вечер, — говорю я, когда мы усаживаемся у нее в кабинете.

— Не стоит извиняться, — отвечает Брук.

— Мне неловко.

— Тебе должно быть неловко за то, что ты мне так с тех пор и не позвонил.

— Да.

— И за то, что не отвечаешь на звонки.

— И за это тоже прости.

— И за то, что заставил меня чувствовать себя полной дурой.

— Я не хотел. Прости.

— Так что у тебя с лицом?

— Я сцепился с Джимом.

— И он тебя ударил?

— Вообще-то меня ударил Расс.

— Тебя ударил Расс?

— Но он хотел ударить Джима.

— Ты это в переносном смысле?

— Я налетел на его кулак.

— Ага.

— Короче, Расс теперь живет со мной.

Брук улыбается.

— Ну вот, хоть какая-то хорошая новость. И как ты?

— Как ни странно, нормально, — признаюсь я. — Только немного боюсь. Если честно, до ужаса. Но в хорошем смысле.

— Все будет хорошо.

— Спасибо.

Какое-то время мы смотрим друг на друга.

— Так ты пришел, чтобы рассказать мне об этом?

— Нет. Я пришел, чтобы спросить, что ты думаешь о свадьбе.

— Дуг, ты очень мил, но, пожалуй, я пока не готова взять на себя такие обязательства.

— На выходных моя сестра выходит замуж.

— И тебе нужна спутница.

— Мне не нужна спутница. Мне составят компанию Расс и Клэр. Я просто подумал, что было бы здорово, если бы ты пришла.

Она вздыхает — глубоко, меланхолично, словно борясь с противоречивыми чувствами.

— Послушай, Дуг. Ты мне нравишься. Но я должна знать вот что: быть может, у тебя сейчас такой период, что каждый раз, как мы будем сходиться ближе, ты станешь паниковать и сбегать. Если это так, то нет проблем, я все пойму. Я просто не хочу в этом участвовать.

— Думаю, что я уже это пережил, — признаюсь я.

— Ты уверен? — с сомнением переспрашивает Брук.

— Уверен.

— Дуг!

— Я серьезно.

— Для сложностей слишком рано.

— Я понимаю.

Она смотрит на меня долгим изучающим взглядом, задумчиво покусывая нижнюю губу. И мне вдруг кажется жизненно важным, чтобы она согласилась. Перед нами, словно развилка дороги из желтого кирпича, простираются разные пути, и все, что произойдет потом, зависит от того, что случится в ближайшие пять секунд. Конечно, я говорил, что судьба — полная фигня, но я ошибался. Если бы я верил в Бога, я бы произнес коротенькую молитву: « Господи, ты достаточно портил мне жизнь, и сейчас я даю Тебе шанс загладить вину ». Но я не верю, поэтому и не молюсь. Мне остается только сидеть и нервно ждать, пока пройдет время. Но время тянется, раздуваясь, словно огромный красный воздушный шар, и мне остается только сидеть и делать жалобный вид, дожидаясь, пока шар лопнет.

— Дуг.

— Брук.

Она медленно и громко вздыхает, качает головой.

— Мне нечего надеть.

Свадьба Дебби состоится на выходных в загородном клубе в Норуолке, штат Коннектикут. Вечером в пятницу запланирован ужин-репетиция для близких друзей и членов семьи, а в субботу на закате на побережье пройдет церемония, после которой в главном зале клуба будет дан прием на пятьсот персон. Эту свадьбу моя мать обдумывала всю жизнь. Свадьба Клэр прошла на обширных землях Чаппаки, поместья родителей Стивена (когда никто не слышал, мы называли Чаппаку «Золотарней»), а мы с Хейли объявили о своем решении в тесном кругу друзей на вечеринке в «Таттингере», нашем любимом ресторане на Манхэттене. Мать встретила эти оскорбления многозначительным молчанием, как человек, которого подвергли несправедливым унижениям. Но с Дебби, ее малышкой, таких сложностей не возникло, и мать расстаралась вовсю.

В пятницу днем я в спальне одеваюсь к обеду и вдруг нащупываю что-то в кармане пиджака: это оказывается тюбик губной помады и скомканный счет из «Гудзонской таверны», ресторана, где мы с Хейли ужинали в наш последний вечер. Такие мелочи возвращают нас в прошлое — увы, но это так. Последние притаившиеся до поры осколки жизни, которые ждут, когда их раскопают, как артефакты: запах Хейли на рубашке, каракули списка покупок на семь страниц в записной книжке у телефона, ее помада и счет в кармане пиджака — ошметки исчезнувшей жизни. Вопреки благим намерениям и здравому смыслу я разворачиваю счет и вижу написанные смазанными синими чернилами названия заказанных нами блюд: супы, мясной салат, филе, бутылка кьянти и на десерт пирог с яблоками «Грэнни Смит». На меня накатывают воспоминания того вечера — остро и ослепительно ясно: обтягивающее красное платье Хейли, волосы, заколотые на затылке, так что видна ее тонкая шея, то, как она смеется, запрокинув голову, но сильнее всего — чувственная память о том, каково быть единым целым, принадлежать ей, быть самим собой. Мой живот снова охватывает привычная ноющая дрожь, в груди — тяжесть и опустошенность, но я не заплачу. Я закрываю глаза и возвращаюсь в прошлое: я снова сижу напротив нее, пью ее, точно вино, и у меня опять расходятся шрамы, открываются раны, и жгучая боль потери остра как никогда — словно в кишках шуруют раскаленной кочергой. Но я не плачу. У меня была жена. Ее звали Хейли. Ее больше нет. Как и меня.