Ксения Букша - Открывается внутрь

– Знаю, – бормочет Стас.

После первой сессии встал вопрос, где праздновать. Стас и предложил: давайте на даче у моего папули. Как раз тогда познакомились с ним, Стас гордился. «У папули! – подхватил главный шут группы. – Да-да-да! Поехали к Стасикову папуле!..» Так всю дорогу и стебался. Ну, знаете, как это бывает. Слово не воробей. С тех пор Стас стал Папулей.

Надо зайти в библиотеку. Взять пару книжек – готовиться к семинару. С интернета все не скатаешь. Приходится, короче, учиться иногда. Зачем, правда, ни хрена не понятно.

Стас берет книги, спускается в вестибюль, запахивает куртку, выходит на улицу. Там солнце, холод, пыль и лед. Машина чивиркает, мигает навстречу, через пару секунд разблокируется замок. Стас садится за руль. Включает радио, снимает куртку. Едет.

Вырулив с бульвара на проспект, он снова набирает ее номер.

– Заеду.

– Зачем?

– Поговорить. Тебе купить чего-нибудь? Я мимо «Окея» поеду все равно.

– Ну, купи, там… яблок зеленых. Все, больше ничего не надо.

Времени половина четвертого, пробок еще нет. Стас едет и курит. Окно приоткрыто, сквозняк ерошит волосы. На небесах светло-светло, в городе сияние, резкие тени, мороз, ледяные повороты, вмятины в трансформаторных будках; неистовый весенний холод, и солнце, как ни в чем ни бывало, сверкает, ничуть не грея, яростно и восторженно.

Стас вылезает из машины. С трудом разгибает ноги. Ревматизм в двадцать три года – это, скажу я вам, неприятная штука. Он запахивает куртку и идет, скользя «крокодилами» по мерзлому насту: шурх, шурх.

Она сидит на скамейке, ребенок рядом спит в коляске.

– Привет.

Кряхтя, присаживается на корточки рядом с коляской. Слава богу, не в отца. Хорошо, что девчонка.

– Что сказать-то хотел?

Стас прокашливается.

– Выгнала его, значит?

– О, как вы мне все надоели. Если ты приехал устраивать сериал, то давай до свиданья.

Яркое, ослепительное небо. Стас вытягивает шею. Сует руки в карманы.

– Я так понял, что ты няню не хочешь. Садик нашел. Частная группа в обычном саду. Ясли. С восьми месяцев берут. Типа, ну, сначала я, а потом, если захочешь, если сможешь, сама будешь платить. Недорого. Проспект Добролюбова…

– И кто ее туда возить будет?

– Я.

– Спасибо, нет. Не нужен нам частный садик на проспекте Добролюбова.

– Как скажешь. Ну, я просто хотел… Ну… Мы с тобой друзья же все-таки…

Тридцать три холостых оборота Стасова сердца. Она молчит. Курит и смотрит равнодушно.

Река рябит, холодный ветер треплет голые ветви кустов. Машина облита ярким солнцем. Все то пламенеет, то погружается в густую серую тень.

«Единственный бизнес на свете, в котором нет никаких проблем!» – ритмичной диджейской скороговоркой выпаливает радио. Эту рекламу сделал Марков. Он любит сам делать рекламу. Много раз говорил, что любит продавать и не любит копаться в финансах. Финансистом у нас будет Стас, у него математические мозги, с логикой порядок. Старший сын у Маркова давно погиб – выпилился. Вот Марков и взялся за Стаса.

Стас кладет голову на руль и представляет, что вокруг нет никакого солнца и он не в машине, а в рубке ледокола. Старого, советского. И что в полярную ночь этот ледокол идет куда-то на север, сквозь льды, идет далеко-далеко, а кругом полярная ночь, и так хорошо и спокойно, потому что солнца не будет никогда, никогда.

Тоня живет в квартире четыреста пятьдесят девять на пятнадцатом этаже, от лифта направо. Ей пятьдесят три года, но она выглядит моложе, хотя раньше много пила. А может быть, она выглядит моложе, потому что типаж такой: маленькая, худая и веселая. У Тони синие вьющиеся вены на ногах, остренький курносый нос с очень красным кончиком, свалявшиеся, но густые русые кудряшки. По профессии она то кондуктор, то продавщица цветов, то уборщица в роддоме. И то, и другое, и третье она делает прекрасно, и все, кто знает Тоню, ее любят. Потому что Тоня – общительный, веселый человек. Она шутит с роженицами, шутит с теми, кто покупает нечетное количество цветов. И даже иногда с теми, которые покупают четное. У Тони ничего долго не держится в голове. Так было всю жизнь, поэтому детей Тониных воспитали другие люди, а о мужчинах и говорить нечего. И поэтому Тоня живет, как правило, одна. Иногда с ней поселяется какой-нибудь мужчина, но ненадолго. Он не выдерживает ветра. Тоня живет на постоянном ветру и все время болтает, чтобы этот ветер перекричать. Один из Тониных кавалеров любя прозвал ее Кофемолка. В квартире у Тони ничего нет, только шкафчики хлопают дверцами да гудит от ветра продавленный старый матрас. Иногда Тоня снова начинает много пить. Тогда ее выгоняют с работы, и она приходит занять денег в квартиру четыреста пятьдесят пять – от лифта налево.