Евфимия - Тайны монастырей. Жизнь в древних женских обителях

Женщины, находившиеся на исправлении в монастырях, не имели права покинуть их до истечения срока епитимии. Исключение составляли только случаи, когда для этого находились «какие-либо веские причины, которые указывались в прошении, например по причине расстройства здоровья и невозможности пребывать в обители» [74]. Они были обязаны заниматься «черными», то есть тяжелыми, трудоемкими работами. В систему их перевоспитания входили посещение богослужений, молитва, исповедь. Ежегодно каждой из них игуменья давала характеристику. Положительные характеристики были, например, такими: «Исполняет с усердием, ведет себя хорошо» или «Исполняет как должно и ведет себя добропорядочно».

Впрочем, не всегда монахиням удавалось добиться перевоспитания лиц, присланных в монастырь на исправление. Так, в 1850 году одной из женщин, «Пинежского уезда крестьянской девке Ольге Корытовой», отбывавшей в Холмогорском монастыре годичную епитимию за прелюбодеяние, была дана следующая неутешительная характеристика: «Успехов в увещании к исправлению по дурному ее поведению ожидать нельзя». Подобным образом могло обстоять дело и в отношении переубеждения старообрядок, в чем в «Историческом описании Холмогорского монастыря» глухо признается диакон А. Фирсов: « Насколько плодотворна была деятельность в этом отношении инокинь – точно сказать нельзя, тем не менее раскольницы, по-ви димому, раскаивались и после присяги не держаться впредь раскола водворялись на родину ».

Сроки пребывания женщин на «исправлении» в монастырях были различными. Они зависели от характера проступка, за который те попадали в монастырь. Например, срок принудительного пребывания в монастыре за скандальное поведение и пьянство составлял всего несколько месяцев. Так, в 1876 году жена священника из Вологодской епархии Ираида Беляева была отправлена в Горний Успенский монастырь за буйную и нетрезвую жизнь на три месяца, а спустя три года за аналогичную провинность – опять на три месяца. Жена причетника Мария Казанская, сбежавшая от мужа, «для научения смирению и повиновению, …для побуждения к совместной законной с мужем жизни» была отправлена в тот же монастырь на месяц.

В то же время средняя продолжительность нахождения в монастыре за однократное прелюбодеяние составляла год. В случае, если проступок повторялся, срок новой епитимии увеличивался на год или два. Хотя и это не всегда останавливало любительниц разгульной жизни. Так, в 1846 году в Холмогорском монастыре отбывали трехлетнюю епитимию «Холмогорского уезда солдатская женка Марья Олонцова, 36 лет» за вторичное прелюбодеяние, а также «мезенская мещанская вдова Парасковья Личутина, 38 лет» – за третье по счету. А в 1852 году в Холмогорском монастыре содержались присланные туда на два года мезенская крестьянка Аграфена Сумарокова – «за блуд, повторенный уже 4-й раз», и некая «Пинежского уезда крестьянская девка Дарья Васильева Житова… за шестерично повторенный ею блуд». Впрочем, подобные случаи являлись единичными и могут расцениваться как исключение из правил.

Обычно пребывание в монастыре на исправлении оказывалось достаточно действенной мерой для тех, кто попадал туда. Случаи повторения тех же проступков после отбытия епитимии скорее могут свидетельствовать о моральном облике тех, кто их совершал.

Достаточно строгим было и отношение к лицам, совершившим попытку самоубийства. Крестьянка Федосья Лудкова, по каким-то причинам пытавшаяся покончить с собой, отбыла в Холмогорском монастыре полугодовую епитимию.

Но куда более строгим было отношение к сектантам. Так, сосланная в Холмогорский монастырь в 1838 году сектантка-хлыстовка Варвара Лужникова должна была находиться в нем бессрочно, до совершенного раскаяния в своем заблуждении и утверждении в истинных понятиях веры. Для этого с ней в течение нескольких лет регулярно проводил собеседования опытный священник, местный благочинный Иоанн Гурьев. В первое время, судя по рапортам данного священника в консисторию, Лужникова объявляла, будто она «невинно страждет» и «признавала себя христианкою», хотя и не отрицала, что принадлежала к хлыстовству.

Лишь спустя два года Лужникова созналась в том, что действительно находилась в секте. Однако объясняла это желанием «получить дар пророчества», а также тем, что «в секте этой установлено девицам жить честно». 14 августа 1841 года о. Иоанн Гурьев сообщал в консисторию, что Лужникова его « увещаниями убеждена и искренне раскаивается в своем заблуждении, в которое впала по простоте своей, и впредь обещается никогда не впадать в такие сборища ». Таким образом, только через три года он сумел переубедить сектантку.