Полина Жеребцова - 45-я параллель

– Стулья развращают человека, свидетельствуют, что во время работы можно и отдохнуть, – объяснил свой запрет директор.

Иногда я присаживалась на самый край узенькой книжной полки, всего на несколько секунд, и кусала губы до крови. Сердце замирало от шагов, нельзя чтобы кто-то увидел. Сразу выгонят из магазина, и мы умрем с голоду. И, вскакивая, я становилась навытяжку подобно оловянному солдатику из детской книжки.

Вечером до ног было не дотронуться. Судороги сводили мышцы. Поскольку сам директор Эверест и весь его клан никогда не стояли по двенадцать часов кряду, они не знали, как это смертельно опасно, больно и унизительно.

Попав в больницу, мы были обречены, поскольку никто не стал бы оплачивать нам лечение. У нас не было медицинских страховок, мы были никем в своей же стране.

Оформление на работу подстроили так, чтобы руководство не платило налоги. Мама пахала без выходных. У нее их не было даже в воскресенье. Так выглядела русская демократия, похожая на самый отвратительный вид капитализма.

Я взяла на себя грех и пожелала директору и его детям на своей шкуре прочувствовать все, что он заставлял переживать нас. От боли человек становится озлобленным.

Спать до утра приходилось, забросив ноги на подушку, чтобы восстановить ток крови. Другие продавцы спасались кремом от варикозного расширения вен и рыдали украдкой.

Лето мы видели через стекло. Мы появлялись в магазине за час до открытия и уходили через час после того, как он закрывался, чтобы сделать вечернюю уборку.

До слез было жаль загубленного времени: человек состоит из дней. Из-за невозможности заниматься любимым делом душа страдает.

Жанна мечтала в детстве стать художником. Прячась за стеллажами, она рассматривала каталог с репродукциями Босха и водила рукой в воздухе, словно у нее были краски и кисть.

– Работать, размазня! – кричала на нее Каролина. – Нахлебница нам не нужна!

Николя погрустнел от забот. Мой друг любил музыку и восточные танцы, что для мужчины редкость.

Мы с Захаром перебросились парой фраз, говорить на личные темы на работе было категорически запрещено, но он успел рассказать, что давно не был в горах и ему снятся снежные вершины.

Брата Ванды убили в драке. У нее появился тик на правом глазу, и она придерживала щеку ладонью. На похороны ей выделили один день.

– Явишься позже, считай, уволена, – объявила Саша.

Ванда, снимающая с больной матерью и младшими сестрами комнатку в общежитии, вернулась вовремя.

В магазин пришел работать охранник Костя. Он был слегка не в себе после Чечни, где служил наемником. Представительный и лысый, он словно сошел с экрана черно-белого советского фильма о Второй мировой. Костя носил черную форму охранника с блестящей стальной пряжкой на широком ремне. Мы сразу с ним поспорили из-за шкафчика для одежды – он попытался захватить мой. Шкафчик я отвоевала. Не сумев оккупировать мебель, охранник с безумным и холодным взором попытался задеть Николя:

– Чего ты ходишь лохматый? Педик, что ли? Я тебя обстригу!

– Какого черта тебе надо? – огрызнулся Николя.

Рядом с охранником мой друг выглядел, как Давид рядом с Голиафом.

– Николя – мой парень. Закрой свой рот, – предупредила я Костю.

Николя от моих слов смутился, но не возразил.

Моя мама ругала Костю несколько дней подряд. Бывший солдат не умел пользоваться унитазом: на хуторе, где он родился, их не было, а в ставропольском общежитии туалет представляет собой деревянный сарай за домами, как и двести лет назад. Поэтому Костя «промахивался».

– Целься в дырку! – возмущалась моя мама.

В ответ Костя недовольно топал ногами.

В отличие от нас, редактору Анне Костя сразу понравился, и она решила его соблазнить.

– Все равно мужиков нормальных нет, а я много лет одна, – заявила Анна женской половине коллектива.

– Он младше тебя лет на десять…

– Мне хочется ребенка, а кто станет отцом – все равно, – парировала Анна. – Я живу с прабабушкой во времянке. Там нет воды, но для ребенка я бы носила воду из колодца и купала его.

– Работая по двенадцать часов плюс два часа уборки?! – попробовала я вразумить Анну.

Все посмотрели на меня, как на чудовище.

– Мы все так живем! – зашептали молодые женщины. – Жаловаться не будем, иначе нас ждет улица, а там только проституцией зарабатывать!

На следующий день выдалась ненастная погода. Анна, игриво хихикая, распахивала кофту, показывая обтягивающую майку с веселым котом, измазанным сметаной.