Полина Жеребцова - 45-я параллель

Июньское солнце щедро рассыпало по моим щекам веснушки. К веснушкам окружающие относились отрицательно, поэтому мама велела мне мазать лицо кремом. Веснушки бледнели, но не исчезали.

– Посмотри на русских девушек. Они красивы, спортивны и сексуальны. Любая из них может завлечь мужчину в постель и помочь деньгами своим близким. Ты – страшная. У тебя парня не было и нет. По чеченским меркам ты старуха, а по русским – неопытная, ты совсем никому не нужна, – не переставала «подбадривать» меня мама, собираясь в шесть утра на работу.

В свои двадцать по ночам я видела кошмары, доносящиеся, как эхо, из полости войн, и помимо этого должна была выстоять не только против несправедливости, но и против порока.

Если водитель Женя в трудных жизненных ситуациях опирался на учение Христа, мне помогали истории о Януше Корчаке, вошедшем с воспитанниками детского дома в газовую камеру, чтобы рассказывать им напоследок сказки, и о Махатме Ганди, проповедующем ненасилие.

В отделе детской литературы мне нравилось. Но приходилось все время стоять на ногах. Суббота и воскресенье, когда не было занятий в университете, были особенно жестокими: с 9.00 до 21.00 я не могла прислониться к стене, отчего к вечеру начинался звон в ушах, я переставала различать лица людей, и все пространство сливалось в единый пласт. Стоять двенадцать часов на ногах, израненных осколками от ракеты, настоящая пытка!

Директор, дремлющий в кабинете, не был расположен к переговорам.

– Вы же понимаете, через полгода продавцы не смогут ходить, у них начнется варикозная болезнь, – пыталась образумить его моя мама.

– Плевать! – Эверест благодушно махал рукой, покачиваясь в мягком кожаном кресле. – Выгоню этих и наберу новых. Ничего личного. Чистый бизнес!

Никакие увещевания на него не действовали.

– И еще, – заявил директор, – обед длится пятнадцать минут! Здесь я определяю, сколько вы будете есть. Питаться следует в подсобке. Быстро пожрали – и за работу!

Мы с мамой переглянулись: в подсобке не было стульев, но имелось окно, и можно было хотя бы облокотиться на подоконник.

– Я начинаю вас ненавидеть, – выходя из кабинета директора, буркнула мама.

Парни и девушки в вузе поначалу неодобрительно отнеслись к платку, периодически появлявшемуся на моей голове, а затем привыкли.

В последний день летней сессии наша группа занималась в высотном здании, где раньше, в советские времена, находился завод. Высокую мрачную башню кольцом окружал лесопарк.

Во время обеда студенты в столовой заспорили по чеченскому вопросу.

– Нельзя воевать! – твердила я.

– Надо! Чеченцы русским отрезали головы! Террористы! Исламисты! Солдата убили, потому что он не снял нательный крест! – горячились девчонки.

– Надо было туда сбросить ядерную бомбу! – поддержали их парни.

– Взорвать к чертям! – одобрил настрой студентов Трофим Вишня, сидевший за соседним столиком.

– Лучше опустить железный занавес и оставить республику в покое. – У меня по чеченскому вопросу имелось свое мнение.

Шумным компаниям я предпочитала одиночество. Всего, что видела на войне, не расскажешь, а даже если получится, не поверят, ответят, что такого не может быть.

Оставив группу, я пешком поднялась на верхний этаж и прижалась к оконной раме. За стеклом были видны разбитые, разворованные заводские ангары. Мне вспомнился Грозный, военное детство и то, что сделало меня непоколебимой. Я ли это сейчас? Почему мой характер с возрастом становится мягче и уступчивей?

Парашютистка, приехавшая на лифте за мной, сказала:

– Тебя позвали поговорить.

Эту фразу я слышала десятки раз. И означала она только одно: будут разборки. Так было в младших классах школы, когда чеченские дети с искаженными ртами выкрикивали проклятья, услышав мое русское имя. Так было в старших классах, когда я дралась, чтобы меня не изнасиловали, а мои порванные тетрадки и книжки летели в форточку. Культ силы признает только силу. В чеченском обществе это мне объяснили наглядно, начав уважать и бояться, после того как я в бешенстве несколько раз отлупила негодяев.

Как банально, что на сорок пятой параллели ничего не изменилось.

– Ты идешь? Разговор есть, – повторила Парашютистка. – Тебя ждут за корпусом.

Эх, решила я, будет драка. Наверное, они всех «черных» ненавидят.

Смалодушничать нельзя – это позор. Волк – символ бесстрашия и могущества на земле, где я родилась. Волки не сдаются и не уступают.