Полина Жеребцова - 45-я параллель

– Так и есть, но все-таки…

– Мы побывали в трех церквях за один день и всюду молились. – Николя говорил совершенно серьезно.

– Ты поддержишь нас? – спросил Захар. – У нас для тебя презент!

Николя вышел в коридор и вернулся с пакетом.

– Что это?

– Посмотри.

Я развернула упаковку и ахнула: это был коврик для намаза.

– Ты знаешь суры из Корана. Будешь молиться за Фросю, чтобы она вернулась к нам?

– Буду, – пообещала я.

– А на твой двадцать первый день рождения мы отправимся в парикмахерскую! Тебе когда-нибудь делали маникюр? – спросил Николя.

– Нет… В детстве я как-то накрасила ногти маминым лаком. За это меня хорошенько избили.

– Надо сделать укладку! Прическу! Мы все оплатим. Ты понимаешь, что окажешься в настоящей парикмахерской?

– Но… мне, вероятно, придется снять платок?

– Конечно! – вскричали Захар и Николя. – Давно пора его снять, маленькая ханжа. Иначе ты так и останешься старой девой. Зачем ты надеваешь платок, как бабка? Другое дело – коврик для молитвы. Помолился и убрал его подальше.

– Все девушки в Чечне носят платки… – попробовала возразить я.

– Вспомни, как ты его надела.

– Меня мать наказала: отлупила и побрила мне голову, когда я уронила на пол коптилку – банку с керосином и фитилем, тогда я и надела платок. Мне было десять лет.

– И ты никак не откажешься от символа унижения? Да ты мазохистка!

– И фетишистка!

– Это еще кто?

– Неважно! Все плохое когда-нибудь заканчивается. Послезавтра посидим в кафе и пойдем в парикмахерскую!

Спускаясь в старый парк, я смотрела на вековые дубы и высокие тополя, видевшие писателей и поэтов прошлого, побывавших на Кавказе.

Деревья закрывали собой и без того тусклый предзакатный свет. Из глубин леса полз густой туман. Тишина рождала стихи и страх. Будто призраки прошлого, которых здесь не меньше, чем самих деревьев, касались меня и шептали свои истории. Ноги непроизвольно шли быстрее, выводя к открытому пространству.

Дойдя до сквера, я присела на кованую скамью в ретро-стиле. Зажженные фонари создали чарующую атмосферу, и, закрыв глаза, я думала о человеке, отношения с которым являются табу в нашей стране.

На мой двадцать первый день рождения мы шли по проспекту Карла Маркса мимо фонтана «Чаша», мимо городской администрации и домиков, где жители до сих пор бегали в туалет на улицу. Многие люди в этом районе ютились в крошечных комнатушках с решетками на окнах.

Я замешкалась на пороге парикмахерской, а Николя распахнул стеклянные двери и, забежав внутрь, перецеловал всех парикмахеров. Это оказались его давние знакомые.

– Все темы , – сообщил Захар.

На сленге так обозначались представители ЛГБТ.

– Здравствуйте! Что желаете? – спросила меня улыбчивая женщина лет сорока и представилась: – Алевтина. Позвольте вашу куртку.

Меня усадили в мягкое кресло и повторили вопрос. Я взглянула на Николя.

– Сначала снимите с нее косынку, – посоветовал Захар, расположившись на диване. – Поскольку она ничего не знает о прическах, командовать будем мы.

– Вот и славно. – Алевтина с удовольствием стащила с меня головной убор.

Я вздрогнула и зажмурилась. Николя подошел и, погладив меня по волосам, сказал:

– Нужно придать форму, а вот здесь сделать вкрапление блонда…

– Это обязательно? – заволновалась я.

– Еще сделайте короче к щекам, а сзади оставьте удлиненные пряди… – Николя делал распоряжения со всей серьезностью.

Я сидела, как кролик перед удавом, и боялась пошевелиться. Это заметили и дали мне чай с булочкой. От такого радушия я начала согреваться. Николя листал журналы и периодически подбегал с советами:

– Наискось стригите, сейчас это модно!

Парикмахер Алевтина работала под его чутким руководством, а мастер маникюра взялась за ногти. Поначалу я отказывалась, подумав, что соверши маникюрша одно неосторожное движение и – прощай палец!

Пока мне сушили волосы феном, маникюрша протирала ногти, готовила их к обработке, а у меня от страха зуб на зуб не попадал.

– Не бойся, – сказал Захар. – Мы рядом и не дадим тебя в обиду!

Он пил кофе, аромат которого распространился на весь зал.

Маникюрша подпилила мои ноготки пилочкой, согрела в специальном растворе, пахнущем болотными травами, а затем вытащила щипчики.

Я отвернулась, потому что не могла смотреть, как убирают кутикулу. Но ничего страшного не произошло. Ногти покрыли нежнейшим розовым лаком.

Где-то играло невидимое радио, и Милен Фармер пела о жизни, в которой всегда есть место страданию.