Имре Уйвари - Особенный год

«Мать доживает последние часы. Немедленно приезжай. Отец».

Я подозрительно относился к подобным телеграммам, так как знал, что каждому солдату очень хочется попасть хоть на недельку домой. Я всегда проверял достоверность таких известий и, если они не подтверждались, устраивал незадачливому просителю хорошую головомойку. Нечто подобное я учинил и Тимару. Сначала я молча посмотрел на него и он придал своему лицу скорбное выражение, однако долго сохранять его не мог и вскоре, отвечая на мои вопросы, сам рассмеялся. Я как следует пробрал его и отпустил.

В результате моей строгости многие солдаты сразу же прекратили попытки получить отпуск с помощью подобных манипуляций. Теперь они старались служить так, чтобы получить его в качестве поощрения за хорошую учебу и безупречное поведение.

На одном из занятий мне на глаза попался рядовой Иштван Бартик, наводчик пулеметного расчета, и я вспомнил, что он еще ни разу не был в отпуске.

— Товарищ Бартик, — сказал я солдату в перерыве между занятиями, — почему вы ни разу не просились в отпуск?

Солдат опешил от такого вопроса, так как он не ожидал, что командира роты и это может интересовать.

— Подойдет моя очередь, и я попрошусь, товарищ капитан, — смущенно ответил он.

— Но ведь все, кроме вас, уже были в отпуске.

— Мне и здесь хорошо.

Я не знал, что и думать, так как в моей практике еще не было такого случая, когда бы солдат добровольно отказывался от отпуска, ссылаясь на то, что он-де хорошо себя чувствует в казарме.

«Возможно, он просто нерешителен», — подумал я и решил поощрить солдата отпуском.

В пятницу я случайно встретил Бартика перед вечерней поверкой и, остановив его, сказал:

— За хорошую учебу и отличное поведение я предоставляю вам недельный отпуск для поездки к родным.

— Служу трудовому народу… — растерянно пролепетал солдат.

На следующий день рядовой Иштван Бартик стал готовиться к поездке: он получил в каптерке выходное обмундирование и до блеска надраил и без того блестящие сапоги.

— Какой странный человек этот Бартик, — сказал я лейтенанту Балайти, — он совсем не похож на других: не спешит, хотя впервые едет в отпуск.

— Бартик — человек спокойный, — пояснил мне командир взвода. — Наверное, поэтому он отличный пулеметчик, я бы сказал, снайпер.

Когда Бартик явился ко мне, чтобы доложить об убытии в отпуск, я пожелал ему хорошего отдыха и крепко пожал руку.

В воскресенье я, забрав детей, отправился на загородную прогулку и потому не заезжал в казармы, без чего не обходился ни один выходной день.

В понедельник, когда я утром появился в роте, дежурный как положено доложил мне о том, что за время моего отсутствия никаких происшествий не было и что личный состав в полном составе находится в подразделении.

— Я прошу вас быть точным при докладе, — сделал я замечание дежурному. — Почему вы не докладываете мне о том, что один человек находится в краткосрочном отпуске?

— Товарищ капитан, все люди в роте налицо, — доложил дежурный. — Бартик еще вчера вернулся в часть. — В голосе младшего сержанта звучала легкая обида.

Я не поверил своим ушам и еще раз переспросил дежурного:

— Бартик вернулся?

— Так точно, еще вчера, перед тем как я заступил на дежурство.

Почувствовав что-то неладное, я попросил, чтобы Бартик зашел ко мне.

Через несколько минут солдат доложил мне о своем прибытии.

— А почему вы не в отпуске?

— Я уже вернулся, товарищ капитан, — тихо ответил солдат.

— Скажите, дома у вас что-нибудь случилось? — Я подошел к парню поближе.

Он не отвечал.

— Говорите смело.

— У меня нет дома, товарищ капитан. — Бартик поднял на меня печальные глаза.

Я оперся о стол. Выходит, и такое бывает? В стране есть люди, у которых нет дома! Такой хороший солдат, порядочный человек, и у него никого нет, к кому он мог бы поехать. У него нет человека, к которому он мог бы явиться в дом, кто обнял бы его и ласково сказал: «А ну-ка, покажись, как ты возмужал в армии!» Какой же я командир, если я до сих пор не знал об этом! Такой человек служит у меня в роте, а я ничего не знаю!

Я предложил парню сесть и попросил его рассказать о своей жизни.

Бартик сел. Правой рукой он оперся о стол, а левой смущенно комкал фуражку. Прежде чем начать свой рассказ, он долго молчал.

— Отца своего я совсем не знаю, а мать помню туманно. Я был еще совсем маленьким, когда меня отдали в приют. С тех пор я ее никогда не видел и не знаю, жива ли она. Писал я в газету, искал ее, но не нашел…