Имре Уйвари - Особенный год

Так было с Бодочем. Сколько я о нем вспоминал, а каждое новое полученное от него письмо снова и снова напоминало мне о его истории…

После окончания курса одиночной подготовки я вызвал к себе в канцелярию рядового Антала Бодоча и сказал ему:

— Вы будете писарем.

Парень очень обрадовался такому назначению. Был он хрупкого телосложения, робок и вежлив, короче говоря, типичный служащий.

Обязанности писаря он выполнял добросовестно, я ему полностью доверял: он ходил на почту за корреспонденцией, он же получал посылки и денежные переводы на всю роту. Несколько месяцев подряд все шло благополучно. В начале лета рота выехала в лагеря. Бодоч же оставался в казарме.

Когда же мы вернулись на зимние квартиры, ко мне пришел рядовой Крайнич и показал письмо, которое он получил из дома.

— Родные пишут, что они послали мне пятьдесят форинтов, но я ничего не получал.

— Когда вам послали деньги? — спросил я.

— Три недели назад.

Я вызвал к себе Бодоча:

— Почему вы не отдали Крайничу присланные ему из дома деньги?

Писарь задрожал и признался, что он получил эти деньги и истратил.

Я доложил о происшедшем командиру полка. Солдата отдали под суд, который приговорил его к четырем месяцам штрафного батальона.

Тем временем меня перевели в другую часть. Поздней осенью вызывает меня однажды командир и говорит:

— К нам прибывает солдат, отбывший срок в штрафном батальоне. Я назначаю его в вашу роту. Попробуйте сделать из него настоящего человека.

Я сказал: «Слушаюсь!» — и пошел к себе в канцелярию. Каково же было мое удивление, когда я увидел Бодоча, с которым как раз разговаривал о чем-то командир взвода!

Увидев меня, солдат побледнел, слова застревали у него в горле. Он низко опустил голову, не смея посмотреть мне в глаза.

Задав несколько формальных вопросов, я разрешил ему идти в подразделение. Откровенно говоря, меня такая встреча нисколько не обрадовала. Совершенное Бодочем я считал серьезным преступлением. Я сам просил, чтобы его строго наказали, и, по совести говоря, не очень-то верил в то, что за четыре месяца он мог измениться.

Первое время я не знал, как мне с ним поступить. Отношения между нами были натянутыми. Парень чувствовал, что я смотрю на него искоса, и старался не попадаться мне на глаза.

Спустя несколько недель командир полка спросил у меня:

— Ну, как ведет себя солдат из штрафного?

Что я ему мог ответить? Разве я мог сказать, а тем более утверждать, что парень изменился, что строгое наказание пошло ему на пользу?

Командир полка сказал, что с такими людьми нужно быть особенно осторожным и деликатным, с тем чтобы не оттолкнуть их от коллектива, не озлобить, а то ведь первая ошибка может повлечь за собой вторую, после которой оступившемуся человеку уже труднее вернуть себе доброе имя.

Я задумался над тем, что же мне делать: может, поговорить с ним немного о прошлом, а потом сказать, что я простил его и уже не сержусь? А если он нисколько не изменился? Кто знает, в какое окружение попал он в батальоне? Быть может, он хочет немного освоиться в новой обстановке, а потом опять покажет себя?

И вдруг в голову мне пришел довольно смелый план. Вызвав солдата к себе, я без обиняков сказал:

— У моего писаря очень много работы, да и почта здесь находится далеко. Начиная с сегодняшнего дня вы будете выполнять обязанности почтальона. Ровно в четырнадцать тридцать зайдете ко мне за доверенностью, а сейчас можете идти.

Солдат обхватил голову руками, но, несмотря на это, я заметил, что лицо его сильно покраснело. Он что-то пробормотал, но я не стал с ним разговаривать, жестом показав ему, что он может идти.

В то время был установлен такой порядок получения почты: почтальон приносит в канцелярию квитанции и бланки, заполняет их, после чего дает мне на подпись. Я подписываю и скрепляю их печатью, а уж на следующий день он идет снова на почту и получает там всю корреспонденцию, деньги и посылки.

Однако на этот раз я решил изменить этот порядок и сказал:

— Заполните все, что нужно, я подпишу, а вы сами поставите печать и сейчас же принесете деньги по всем переводам!

Солдат что-то хотел сказать мне, но я нарочно вышел из канцелярии, хотя никакой необходимости в этом не было.

Если Бодоч и на этот раз решит утаить какой-нибудь перевод, то узнать об этом мы сможем лишь через несколько месяцев, а то и вообще можем не узнать, так как бывают у нас и такие случаи, когда денежные переводы приходили на фамилии солдат, которые до этого были переведены в другие части.