Имре Уйвари - Особенный год

— Вы знаете, что вас ждет за это? — спросил я.

— Знаю, — кивнул он и, немного помолчав, добавил: — Рано или поздно это должно было случиться.

Меня удивил такой ответ. Как молодой человек мог заранее готовить себя к тому, чтобы попасть в тюрьму? Он что, не может или не хочет жить честно? Неужели целью жизни может стать воровство, грабеж, обман?

Я решил выслушать Оршоша, чтобы понять его, извлечь урок из его истории. Я ведь не только солдат, но и воспитатель. Возможно, у меня положение более трудное, чем у учителей в школе. Я так задумался, что не сразу заметил, как Оршош заерзал на стуле.

Я попросил его быть откровенным, и вот что он рассказал.

— Отца своего я не знаю, — начал Оршош. — Мать говорила, что она и сама точно не знает, кто мой отец. Отчим мой был поденщиком, но он больше пил, чем работал… Работа претила ему… Его даже сажали в лагерь за тунеядство. Мне он не раз говорил, что важен не труд, а деньги. Жизнь у меня была невеселая. Мать — женщина легкого поведения — была далеко не в восторге от того, что у нее родился ребенок. Сошлась она с человеком, который был нисколько не лучше ее самой. Я был им обоим обузой, и потому они хотели сдать меня в детский дом. Но туда меня не взяли. Тогда они решили, что коль им не удалось отделаться от меня, то я должен приносить хоть какую-нибудь пользу…

Михаю Оршошу не исполнилось еще и четырех лет, когда он начал заниматься попрошайничеством. Ходил по кафе между столиками, протянув худую ручонку, и просил милостыню. Ему подавали кое-какую мелочь. Зажав монетки в руке он, радостный, бежал домой. Мать и отчим, посылая его побираться, говорили, что деньги пойдут ему на одежду, а когда он приносил их домой, его сразу же посылали в корчму за ромом.

Настала осень, осыпалась листва с деревьев, и асфальт стал холодным. У маленького Михая не было обуви, и его посылали попрошайничать босиком.

Однажды у него был на удивление неудачный день: официанты выталкивали его на улицу, как только он появлялся в каком-нибудь кафе. В слезах и с пустыми руками он вернулся домой. По дороге решил попытать счастья в магазинах, и ему опять не повезло.

Тогда он зашел на рынок, но и там никто ему ничего не подал. Он уже хотел было идти домой, когда увидел толстую торговку, которая куталась от холода в меховую бекешу. С прилавка свисала шея ощипанной курицы. Ребенок сначала только смотрел на курицу, потом потрогал его пальцем. Вдруг курица упала на землю, прямо ему под ноги. Никто не заметил этого. И тут Михаю захотелось поесть куриного супа. Он быстро схватил курицу, сунул ее под рваное пальтишко и побежал сломя голову домой.

С этого все и началось. Ребенок рос, становился сильнее. Он уже не столько попрошайничал, сколько воровал по мелочам. Со временем он стал грозой всех торговок. Однажды его поймали и отвели в полицию. Целый год он провел в колонии для малолетних преступников. После освобождения снова вернулся в Пешт.

В лагере он «усовершенствовал» свое воровское мастерство и, оказавшись на свободе, действовал намного смелее и хитрее, чем прежде.

Теперь он уже привык к такой жизни. Став совершеннолетним, он несколько раз поступал на работу, но честно работать ему уже не хотелось. Легкий хлеб развратил его. Он продолжал воровать по мелочам: в одном месте хлеба украдет, в другом — колбасы, в третьем стащит что-нибудь из вещей и, разумеется, прежде всего деньги. В последний год перед призывом он работал на одном предприятии, но дурной привычки не бросил и продолжал воровать.

И вот он оказался в армии. Новая обстановка, новые люди, новый, необычный для него порядок. Солдаты обращались с Михаем как с равным. И это казалось ему странным. Он уже привык считать себя особенным человеком, не таким, как другие.

Когда солдаты получили в первый раз денежное содержание, Михая так и тянуло стащить у кого-нибудь деньги, но он не решился. И вот он сделал первую попытку: вытащил у Ковача двадцатку. Успех окрылил его, и тогда он стащил пятьдесят форинтов у Карикаша. Деньги ему были не нужны, но он над этим вовсе не задумывался. Он делал это инстинктивно, решив про себя, что ему не стоит жалеть своих товарищей.

Однако постепенно его начала мучить совесть, вернее говоря, первые робкие проблески ее. «Здесь все так хорошо ко мне относятся! — думал он. — Солдаты считают меня другом. Угощают всем, что им присылают из дому, даже приглашают выпить по кружке пива».

Когда в роте стало известно о пропаже денег, Михая сначала все это не беспокоило. Но постепенно, час от часу, думы все больше одолевали его.