Патриция Хайсмит - Чудо. Встреча в поезде

— Я делал много чего. Мы что, будем играть в «вопросики-ответики»?

— Не мели чушь, Али. Ты влип, и ты это знаешь.

— Моя дорогая Марина, это что, угроза? Ты пришла, чтобы поколотить меня подносом? Как видишь, я дрожу от страха.

— Еще задрожишь. Я иду в полицию. С заявлением, что ты меня изнасиловал.

Али засмеялся, но смех у него вышел натянутым.

— Да ты шутишь, — сказал он.

— Я еще никогда не была более серьезной.

— Как бы ты сейчас ни называла то, что мы делали, тебе, кажется, тогда это понравилось. С чего это ты вдруг передумала?

— Я не передумала. Я сопротивлялась, и ты взял меня силой. Уж это ты не сможешь отрицать.

— Не очень-то ты сопротивлялась. Ты что, рассердилась, что я потом тебе не позвонил?

— Можешь сказать это судье.

— Не глупи. Здесь тебе не Миссисипи.

— При чем тут Миссисипи?

— В Миссисипи мы обычно ходили на танцы в женский колледж. И то и дело какой-нибудь пьяный ублюдок называл меня черномазым и затевал драку из-за того, что я танцевал с белой девицей. Тут не так.

— Да, тут не так. И мы говорим совсем не о танцах.

— Если бы там девица выдвинула против меня ложное обвинение, я бы испугался. А здесь это меня не колышет.

— О, конечно, космополитический Нью-Йорк, сады Академы, столица либерального истеблишмента… Ты хоть что-нибудь понимаешь в этой стране, Али?

— А что надо понимать?

— Ты только и понимаешь, что либералы не будут поддерживать всякий там бред типа «черномазые хапают наших женщин».

— Именно.

— Но ты не понимаешь, что тех же самых либералов оскорбляют до глубины души преступления против женщин. Особенно преступления, совершаемые богатыми и образованными белыми самцами, которым следовало бы вести себя поумнее.

— Какое это имеет отношение ко мне?

— Да, ты не совсем белый, Али, но все-таки белее, чем когда ты прикидываешься с помощью своего дутого британского акцента. Как раз типичный случай, во вкусе феминисток. Именно они здесь и кушают на завтрак таких вот богатых мальчиков, как ты. — Я почти убедила себя собственными аргументами и начала даже испытывать удовольствие.

Али в упор смотрел на меня.

— Вижу, ты это все хорошо раскрутила, — сказал он с холодным презрением. — Ладно. Сколько ты хочешь?

Я не ответила. Я почувствовала, что все у меня внутри застыло.

— Сколько ты хочешь? — нетерпеливо повторил он. — Давай, дорогуша, у меня мало времени. Я заплачу за твой шантаж, если ты запросишь не слишком много. Называй цену.

— Сколько я стою, Али? — спокойно спросила я.

— Ты и ржавого цента не стоишь. Видали мы шваль вроде тебя, не впервой. Обязательно кто-нибудь заявится, чтобы порастрясти богатого араба.

— Десять тысяч долларов, — сказала я. Для меня это была куча денег, огромная, невероятная сумма. Мое обучение, комната и питание в колледже оплачивались из моей стипендии, из студенческих займов, из моей временной работы. Я никогда не получала на свое имя больше двухсот долларов.

Али презрительно усмехнулся и достал чековую книжку. Я поняла, что могла бы попросить больше. Гораздо больше. Он полностью заполнил чек, не вписав только мое имя.

— Неплохие денежки за то, что слегка перепихнулись в сауне, — сказал он. — Как твоя фамилия по буквам?

Я услышала свой голос как бы со стороны:

— Пиши: «Совет по еврейским поселениям».

Али уставился на меня:

— Не понял…

— Это израильская организация, которая занимается еврейскими поселениями на оккупированных территориях. Они устраивают там советских евреев. Как раз сейчас они начали в Штатах кампанию по сбору денег. Несколько дней назад я получила от них письмо с просьбой о денежном пожертвовании. Твои десять тысяч — для них.

— Что ты мелешь?

— Али, мне не нужно ни одного пенни из твоих денег. У меня и в мыслях никогда не было «порастрясти» тебя, как ты это называешь. Ты сам это решил.

— Если это не шантаж, тогда зачем ты пришла? Почему сразу не пошла в полицию?

— Я хотела посмотреть, чувствуешь ли ты себя виноватым. Сознаешь ли, что натворил. Но у тебя нет и намека на раскаяние. Ты только снова стал меня оскорблять, да еще денег предложил. Простого извинения, Али, было бы достаточно. Но теперь слишком поздно. Я возьму твои деньги. Они для хорошего дела.

— Ты называешь хорошим делом, когда евреи отнимают то немногое, что осталось у наших людей в Палестине, когда они выгоняют женщин и детей из домов предков, когда они убивают людей во время молитвы?

— Заполни чек до конца, — ровно сказала я. — Твоя пропаганда меня не интересует.