Патриция Хайсмит - Чудо. Встреча в поезде

— Нравится, да? — сказал он. — Внутри тебе понравится еще больше.

— Не смей прикасаться ко мне, — прошептала я. Горло у меня неожиданно пересохло.

— О, я сделаю даже больше, — сказал он. — Я дам тебе то, о чем ты меня просила.

Он опрокинул меня на лавку и попытался пригвоздить меня своим телом. Мы были скользкие от пота, и мне удалось выскользнуть из его рук. Я бросилась к двери, но он оказался проворней. Он засмеялся и снова поймал меня. Он заломил мне руки за спину и держал меня одной рукой лицом к себе.

— Я всегда хотел сорвать с тебя одежду, — сказал он. — А теперь это даже не нужно. — Он гладил мои груди, пока я тщетно пыталась освободить руки.

— Очень славные, — сказал он. — Небольшие, и крепенькие, как раз то, что мне нравится.

— Руки прочь! — задыхаясь, сказала я.

— Верно, — усмехнулся он и потащил меня обратно на лавку.

Было очень жарко, так что почти невозможно было дышать, бороться, и сопротивлялась я вяло. Он снова повалил меня и оказался сверху, прижав мои руки за моей головой.

— Не смей, — задыхалась я, но он меня не слушал. Я извивалась под ним, пытаясь его сбросить, но он держал меня и смеялся. Он дал мне еще немного времени, а затем вдруг вошел в меня, и я вскрикнула от внезапной боли, резкой, разрывающей.

— Прекрати, прекрати, — всхлипывала я, но он не прекращал. Он меня не слышал, столь же потерянный в своем безумном натиске, сколь и я в боли и ужасе. А затем остался только снедающий жар, всепоглощающий жар снаружи и внутри. Я цеплялась за Али, как какой-нибудь утопающий, и когда жар обрушился на меня сокрушительной волной, я выкрикнула свое последнее несогласие — свой бесполезный, бессмысленный плач.

Он поднял меня и сел рядом на лавку.

— Ты была девственницей, — сказал он. В голосе его было смятение.

Я закрыла лицо руками. Говорить я не могла. Все мое тело вздрагивало от рыданий.

— Ты должна была мне сказать, — пробормотал он. — Не мог же я знать.

Он пытался положить руку мне на плечо, а я с отвращением отшатывалась, как от прикосновения слизня. Несмотря на жару, я дрожала. Так мы и сидели какое-то время.

— Я не знал, — продолжал твердить он. — Откуда мог я знать.

— Убирайся, — прошептала я.

— Здесь тебе нельзя оставаться, — сказал он, понемногу начав соображать. — Слишком жарко, а мы тут довольно давно.

— Оставь меня! Не могу тебя видеть.

— Ну, не смотри, — сказал он со вздохом. — Одевайся, и пошли отсюда.

Мне пришлось открыть глаза. Мы оделись, и я вышла вслед за ним. Снаружи меня ослепил яркий свет. Я споткнулась и, наверно, упала бы, если бы он не удержал меня за руку.

— Не прикасайся ко мне, — сказала я, борясь со слезами.

Он взял свой стереомагнитофон, и мы пошли к лифту. Мы стояли молча в ожидании, пока он придет. Зубы мои стучали, и я не могла унять дрожь. Али смотрел на меня с какой-то тревогой.

— Мне подняться с тобой? — спросил он, когда пришел лифт.

— Лучше убирайся! — крикнула я, чувствуя, что голос мой выходит из повиновения.

— Хорошо, хорошо, — поспешно сказал он, и, пока дверь лифта закрывалась, я видела, как он, ссутулясь, шел прочь по подвальному коридору, соединявшему общежития.

Придя к себе, я долго смотрела в зеркало, ища в лице какой-нибудь знак своей порчи, тайное клеймо позора. Целую вечность я простояла под душем, до боли оттирая щеткой кожу, но не могла избавиться от ощущения скверны. В конце концов я легла спать. Все во мне устало и онемело, но сон не шел. В голове моей рождались фантастические картины мести, и, по мере того как ночь тащилась к утру, они становились все изощренней и страшнее. Но я знала, что это просто фантазии и ничего больше. Я не могла даже собраться с силами, чтобы сходить в полицию.

Утром я почувствовала себя еще хуже. Я провалялась в постели до полудня, чего никогда раньше себе не позволяла. Я отключила телефон и пропустила все свои занятия, тоже впервые. Когда я наконец выползла из постели, оказалось, что я боюсь выйти из комнаты. У меня не было сил кого-то видеть, с кем-то говорить. Под вечер, почувствовав голод, я все-таки сделала быструю вылазку к торговому автомату, но удалось мне это с большим трудом. Я по-прежнему не могла думать ни о чем другом, кроме как о том, что случилось со мной. Я снова и снова проигрывала в уме события предыдущего вечера — то как это было на самом деле, то как это должно бы было быть. В одних вариантах я убегала от Али, в других я избавлялась от него ударом колена в пах, втыкала пальцы ему в глаза, и, скорчившись, он оставался лежать на полу. Почему я ничего такого не сделала? Может, я сама виновата?