Роман Коробенков - Прыгун

Чувствуя, как рассудок трещит, подобно банке под консервным ножом, Родик увел взгляд вниз, стараясь избежать вдумчивой синевы огромных глаз. Там его встретил вид собственных пуговиц на рубашке, что синхронно на его глазах погнулись, превратившись в ничто. Он предпочел вернуть глаза на место. Сознание нашего героя неумолимо начало меркнуть.

— А теперь задай себе вопрос, — услышал он в самом ухе шепот Кваазена, при этом тело маэстро трепыхалось в стороне. — Зачем ты сюда пришел? Неужели просто поговорить со мной? Неужели ты так хорошо воспитан, что немедленно отреагировал на мою просьбу? — Звуки сочились сомнением, что было чертовски заразно. — Ты инстинктивно, невольно, подсознательно ищешь ее, ищешь везде. Я против вашего союза, поэтому я познакомил тебя с Болью. Я разрушу вашу тягу начиная с тебя.

«...оставьте меня в покое…»

— Ему будет очень хорошо со мной, Кевин, — услышал Родик нежный рокот. — Даже тогда, когда будет очень плохо, все равно будет очень хорошо.

«...я пойду с ней...»

— Вопрос! — подал голос Мануа откуда-то из-за плеча. — Пользуясь случаем, хочу спросить. Перерождение есть или нет?

— Это один из вопросов, на который нельзя давать однозначного ответа, — ответил голос Кваазена. — Но я дам подсказку. Помнишь своего друга — Диму? Того самого, что сбил на своем замечательном автомобиле ребенка и теперь повсюду слышит его плач? До этого он подписал контракт с очень серьезными силами, не говорю — людьми, потому что это не люди. Он получил нечто, чего не имел и никогда бы не заимел, не воспользуйся он этой силой. Но взамен он был лишен функции деторождения. Задумайся, отчего?

«…идиот…»

— Мир вокруг нас непрерывно совершенствуется, — впритык к словесам черного мага продолжил Геквокен, сам. — Я уже не могу двигаться с закрытыми глазами, как раньше. Теперь я лишь наблюдаю, пью мир, словно воду. И вот итог моих наблюдений — все находится в развитии. Даже мухи, даже они умнеют, повышается их интеллект, медленно, но повышается. Представьте, что лет эдак через тысячу или две муха сможет понять свое положение в мире и решит его изменить, объявит человеку войну. В этом соль: понять свое положение и изменить.

«...может, и так...»

— Приятно было поделиться с тобой мироощущениями. — Это оказалось последнее, что услышала голова самоубийцы, после чего пол ударил его в затылок. — И не сопротивляйся! В том смысле, в котором ты пытаешься сегодня пронять этот мир, сожительство с Болью тебе так или иначе обеспечено. Хорошая тренировка для тебя.

Комната воплотилась в четырех белоснежных стенах, поле и потолке, очень удаленных друг от друга. Посередине огромным квадратом ширилось того же цвета возвышение, исполняющее роль кровати, на котором ослепительно и размашисто покоилось совершенное тело очень высокой женщины.

Она замерла, лежа на животе, округлые ягодицы ее пристально вглядывались в потолок. Одна нога полусогнута, а на пояснице время от времени моргал крупный, с большими ресницами зеленый глаз. За динамикой спины обычно можно было наблюдать часами, так как любое волнение мышц или позвонков рисовало на безупречном полотне кожи детальные изображения лика эротики. Сейчас все составляющие этого произведения искусства пребывали во сне.

Золото волос наискось секло чарующую бель шеи и детально рисованных плеч. Крупная голова покоилась на сильных руках с кроваво-хищным маникюром. Даже стопа ее, круто изогнутая в потолок, светилась убедительной точностью рисунка, где множество линий собиралось в изображение паутины, выглядевшей вполне уместно.

Я не помнил, как мы ушли от Кваазена.

Память огрызнулась короткой картинкой из того временного отрезка.

Я, Мануа и Боль медленно брели по городу. Я и Мануа обалдело раскачивались из стороны в сторону, а поступь замечательной женщины отличалась красивой твердостью.

Потом Мануа куда-то пропал, и мы остались вдвоем с Височной. Она взяла меня за руку и привела в это белое аккуратное пространство.

Тут я наконец опять начал ориентироваться в жизни.

— Где мы? — спросил я, щурясь от света стен.

— Мы у меня, — ответила она, хищными шажками загоняя меня в угол.

— Мне бы попасть домой, — робко промолвил я.

— Зачем, — как будто и не спросила Боль. — Мне кажется, у тебя есть задачи поважнее.

— Какие же? — Лопатки мои легли на стену.

— Любить меня, — отчеканила она, а сильные руки в секунду изорвали мою одежду в клочья.