Владимир Топилин - Страна Соболинка

– Вот, Макарка… Это карабин твоего отца. Теперь он твой!

Бирюзовое небо повернуло короткий день к вечеру. Далекий запад пролил над хмурыми хребтами желтый сок лепестков подсолнуха. Бесконечный горизонт отодвинулся до края взгляда. Вокруг, куда падает взгляд человека, холодные, в это время года смертельные горы: стальные пирамидные пики, горбатые, в крапинку кедровых колок, гольцы, густая, цвета шкуры старой росомахи, тайга.

Колкий мороз щиплет щеки. Встречный хиус проникает под одежду, холодит тело. Искристый снег сухим сахаром рассыпается от легкого прикосновения таяка. Пушистый иней нарядил низкие коренастые деревья алмазной россыпью.

Юрий скользит широкими камусками по старой, припорошенной недавней выпадкой снега, лыжне. Движения его быстры и проворны, как у росомахи, неутомимо передвигающейся по бесконечным белкам в поисках добычи. Так ходить научил его Толик: с подкатом, по инерции выставлять далеко вперед каждую ногу. Сейчас, по прошествии времени, Юрий с улыбкой вспоминает, как он первый раз встал на широкие таловые охотничьи лыжи. Наверно, со стороны он походил на бегемота: ступал коротко, ходил вразвалку, высоко отрывал от снега лыжи и часто падал. Теперь его не узнать. Уверенные, скользящие движения заставили работать новые группы мышц, что увеличило скорость. Может, он стал копировать опытного профессионала-соболятника, однако на лыжне так и не мог угнаться за своим наставником. Толик смеялся: «Еще три сезона – и будешь ходить, как я». Юрий хмурил брови: «Да уж, кто тебя догнал на лыжах, тот еще не родился!»

Прошло восемнадцать дней, как Юрий залетел на вертолете в тайгу. Третья неделя перерыва от постоянных дел, – скользкое окно в суматошном бизнесе, – которую он хотел провести здесь, в тайге, на собольем промысле. Но как бы Юрий ни торопился, опоздал. В этом сезоне снег выпал рано. Ко дню его прибытия под Оскольчатый голец толщина покрова поднялась выше метровой отметки. Не довелось ему побродить с собакой по горам и перевалам, сразу пришлось встать на лыжи, ходить только по путикам, проверять капканы.

Толик не тратил много времени на обучение «молодого охотника»: за один день рассказал процесс промысла, показал, как ставить капканы на прикорм, вывешивать приманку, настораживать очеп и указал место охоты: «Будешь жить здесь, на этой избушке. Отдаю тебе два путика, в один день проверишь этот, на другой – второй. Рассчитывай день, к вечеру старайся вернуться назад, на зимовье. Возвращайся всегда по своему следу». И ушел на большой круг по своему путику на пять ночей: «Не время мне преподавать бабушкины сказки. Захочешь – сам научишься!»

Юрий учился. Без устали, напористо, терпеливо. Теперь остались в прошлом первые азы, как он спотыкался на лыжах, попадался пальцами в свои капканы, закрутился в тайге и ночевал у костра, а потом, на пятый день своих злоключений, поймал-таки своего первого соболя. Теперь, под конец восемнадцатого дня, Юрий считает себя «бывалым охотником», потому как за такой короткий период он начал понимать, что значит тяжелый труд соболятника. Как каждый день, превозмогая усталость и боль в мышцах, вновь и вновь выходить из тепла на холод до позднего вечера; как преодолевать крутые подъемы и скатываться вниз под гору, стараясь не упасть на камни и колоды; познать купель горного ключа после незапланированного купания. Понять, что значит огонь, когда у тебя тело сводит судорогой и ты не можешь подчинить себе руки от холода; как бить, топтать новую лыжню, когда за ночь выпавший пухляк достает тебе до паха; сколько весит котомка на поникших, разламывающихся плечах; насколько приятным может быть глубокий, беспробудный сон; оценить вкус грязного, завалявшегося сухарика в кармане в час умопомрачительного голода. Теперь он точно знает, сколько стоит шкурка шоколадного аскыра.

С обхода своих путиков Толик возвращался на шестой день. Степенно, как это делает человек, знающий цену жизни, он снимал лыжи, вешал в сенях котомку, отряхивал от снега одежду, заходил в избушку, наливал крепкого купеческого чая и, неизменно подкурив, улыбаясь, наконец-то спрашивал:

– Ну что, соболятник? Жив?

Юрий радовался его приходу до безумия. Он не мог сидеть на месте, бегал из избушки на улицу и обратно, подогревал пищу, размещал на вешалах его сырую одежду, кормил собаку, накрывал на стол и говорил без конца и умолку обо всем, что было и могло быть, потому что еще никогда в своей жизни не был так рад общению с Анатолием.