Михаил Самарский - Распятые любовью

– Ты слышал, что он базарит? – сжав кулаки процедил Шаман.

– Да им можно! – рассмеялся приятель, – Их слово – это фуфло.

Позже я узнал, встретив ещё одного заключённого из Колымской колонии. Нашу зону, оказывается, расформировали, а осуждённых разбросали по всей стране.

И ещё я узнал, почему петухов трогать нельзя. На одной из колоний восставшие петухи опустили за одну ночь десятки «правильных» пацанов. Врывали в отряд, окружали блатного и целовали его в губы. Всё, после этой процедуры, бывший пацан отправлялся жить в гарем. Воры разослали по зонам малявы, чтобы никто не занимался беспределом в отношении петухов. Критическая масса могла взбунтоваться в любую минуту.

Прошло полгода, прежде чем меня вызвал начальник колонии.

– Гражданин начальник, осуждённый Филатов по вашему…

– Садись, – оборвал меня хозяин. – Ну, как тебя, Боря, в петушатник-то угораздило? Ты ж, вроде нормальным пацаном в зону заехал. Что потом случилось?

– Так получилось, – пожал я плечами.

Удивлению моему не было предела. Беспрецедентный случай – чтобы хозяин вот так говорил с зэком, да ещё с опущенным, это было что-то невероятное.

– По бумагам вижу, что тебя поймали во время странных телодвижений с другим заключённым? Вы что там друг друга шпилили, что ли?

– Понимаете, так получилось.., – замялся я.

– Говори прямо, не стесняйся, – усмехнулся хозяин, – меня трудно чем-то удивить. Всякого навидался. Очко зачесалось?

– Нет, просто обнимались…

– Аккуратнее надо было, – сочувственно произнёс начальник, – зона есть зона, тут ухо нужно держать востро. Ладно, случилось то, что случилось, я тебя отправлю в школу ночным дневальным, ночью будешь на дверях сидеть, днём отдыхать. Работа непыльная, при первой возможности отправим тебя на УДО или попробуем срок скостить. На, вот здесь бумаги подпиши, – он протянул мне бумаги.

– Что это? – удивлённо спросил я.

– Подписывай, не бойся, – хмыкнул хозяин, – это жалоба в порядке судебного надзора. Типа косухи.

Я уже начал было догадываться, откуда дует ветер, как сам хозяин вдруг сказал:

– Мустафа привет тебе передаёт, сказал, что всё будет хорошо. Это они тебя ко мне перевели, очень хорошо о тебе отзываются. Через Москву мутанули. Отличные ребята. Если будут какие-то проблемы, обращайся через моего дневального, я его предупрежу.

Вот чего-чего, а такого бонуса я никак не ожидал. Остаток срока я отсидел относительно неплохо.

На Лагерную улицу я вернулся летом 1992 года. Сел в СССР, на свободу вышел в Российской Федерации. Поначалу многое удивляло, но постепенно стал привыкать. Приходилось крутиться, как белке в колесе. В этой суматохе, как-то ночью перелопачивая свою жизнь, свои прожитые бешенные тридцать лет, я решил измениться. Ну, доколе, думал я, жить мне пидорасом. Все проблемы из-за этого. Вот за что ни возьмись, везде это блядство. Нужно как-то от этого избавляться. Весной 1993 года я узнал, что 121 статью за мужеложство отменили. Всё, теперь это не преступление. Что это значит? Нас теперь не будут шугать, притеснять, нас теперь не пошантажируешь…

Наивный, глупый паренёк… Тебе уже тридцать один год, а ты продолжаешь верить в сказки. И, тем не менее, я случайно познакомился со своей Галиной, не скажу, что влюбился в неё без ума, но деваха понравилась, почти моя ровесница, уже разок успела побывать за мужем, муж скончался от передоза, что для нашего шахтёрского городка никогда не было сенсацией. Жили мы дружно, в 1994 году родили Серёгу, и, спустя какое-то время, уехали на постоянное место жительства в Москву. Причиной отъезда послужили какие-то непонятные разговоры среди моих знакомых, о том, кем я был в лагере, мол, ходят слухи то да сё. Денег я к тому времени немного поднакопил, а потому не стал долго раздумывать, собрал вещички и уехал в столицу.

С женой у меня была одна единственная проблема: занимаясь с ней сексом, я всегда представлял, что в постели рядом со мной (или на мне, подо мной) лежат то Жора-итальянец, то лейтенант в розовых трусиках, то культурист Витас. Что я только ни делал, ничего не помогало – мне нужен был мужчина, пусть это были бы даже сокамерник Рваный или конвойный солдат из столыпинского вагона (их я тоже вспоминал, лёжа рядом с женой), но мужчина.

Что же это за напасть такая? Я иногда ненавидел себя так, что любой самый оголтелый гомофоб рядом со мной выглядел бы дюймовочкой. Я отчётливо понимал, что человек, пытающийся всё время казаться не тем, кто он есть на самом деле, проживает чужую жизнь. А мне всегда хотелось жить своей жизнью, я мечтал о своей жизни.