Давид Гай - Террариум

Думая об этом, человек наполнялся уверенностью и гордостью за себя, зовущими в полет, однако отрываться от земли было рано, да и невозможно, пока невозможно, а вот завтра-послезавтра вполне реально; всматриваясь в лица стоявших на трибуне, он мысленно репетировал свое выступление, которого, ясный перец, не будет сегодня, сейчас – кто ему разрешит, кто позволит, у них там все расписано, чужим места нет, но если бы представилась такая возможность, он бы сказал… он бы заточил нужные слова, зажег ими аудиторию, услыша в ответ гневную отповедь, так ведь он того и добивается: бросил бы в толпу: да вы и пяты не стоите того, кто внезапно ушел, кого поливаете ушатами дерьма, над которым, почувствовав безнаказанность, глумитесь, он сделал вашу жизнь полноценной и яркой, поднял нацию с колен, помог обрести цель, дал отпор всяческим негодяям и ненавистникам, что в Преклонии, что за ее пределами, он был и остается истинным патриотом отечества, а вы в чем только его не обвиняете… Когда произошла трагедия, мне показалось, что это я погиб в вертолете, я не мог спать, каждую ночь падал на заснеженное пространство, взрывался, не чувствуя боли, плакал, но скорбел не о себе – о нем; и вы поймете, рано или поздно, глубину утраты, когда окажетесь у разбитого корыта, и призовете на помощь его опыт и умение разрубать гордиевы узлы, только кишка у вас тонка заменить его, никто вас не боится, а его боялись, а без страха и его производного – поклонения и преклонения – невозможна наша с вами жизнь, так было всегда и так будет…

Стотысячная ли толпа на площади, неуверенность ли власти, страшащейся крутых мер, к которым призывали секретарь Совбеза и директор Службы безопасности страны – пытались склонить на свою сторону министра обороны, но тот отказался использовать войска в подавлении возможных беспорядков, главный же полицейский колебался и требовал, в случае чего, официального распоряжения правительства – или какие-то иные силы, кто-то начинал думать, что даже потусторонние, но свершилось то, о чем раньше можно было только мечтать – впервые Дума повела себя независимо и, объединив новые и старые, прежде враждовавшие, фракции, проголосовала-таки за перенос внеочередных выборов на сентябрь; премьер после совещания с ближним кругом решил не противиться, так как выгадывал время и для собственных маневров, к тому же точка невозврата пока пройдена не была.

Лето наступило, но с ним не пришло хотя бы временное успокоение народа, обычно в эту пору копошащегося на огородах, занятого рыбалкой, выездами по выходным на природу и в турпоездки по стране и миру, сейчас все шло по-иному, общество забродило, как молодое вино, на то имелись веские причины – деньги с куда большими усилиями, нежели прежде, покидали карман государства, чтобы осесть в карманах кормящихся от бюджета, скудеющего ввиду падения нефтяных прибылей, примерно то же происходило в частном секторе: люди вынужденно стали меньше покупать и потреблять, следовательно, и выручка от торговли упала; задержки зарплат, скачущие цены нервировали, рождали повсеместное недовольство и роптание, переносимые уже не на Заокеанию и ее приспешников, не на коварные силы продавшейся Западу оппозиции, а на тех, кто все последние годы науськивал на эту самую оппозицию, якобы жаждущую революции, крови, насилия, и добился своей политикой, что в Думу выбрали многих, кого те не желали, но желал народ; под теми подразумевалось многочисленное кодло власть предержащих, лишившихся предводителя и пребывающих в смятении. И все чаще историки и политологи обращались к опыту столетней давности, сравнивали события нынешние и тогдашние, делали обобщения, выводили закономерности, каждый в меру своего понимания: некоторые считали, без созыва Учредительного или Конституционного, называйте как хотите, собрания не обойтись, как поздней осенью семнадцатого, другие вспоминали судьбу разогнанной большевиками Учредиловки и матроса с нетленной фразой про уставший караул – не такая ли участь ожидает неуступчивую, задумавшую кардинальные перемены Думу, третьи вообще не видели никаких параллелей – век миновал и какой! – нынче все другое, странно и ненаучно выводить закономерности…

Но как бы то ни было, те и другие и третьи продолжали оставаться под воздействием магической даты, она, словно огромная лупа, фокусировала солнечный луч на пучках сухой травы дискуссий и воспламеняла угасающий интерес, разгорающийся с новой силой: можно ли говорить о нынешней ситуации в Преклонии как о двоевластии и сравнивать с той, что сложилась сто лет назад – тогда в самом деле реально существовали Совет рабочих и солдатских депутатов города на болотах и Временное правительство, образованное Думой, соперничали друг с другом и не могли друг без друга существовать, на стороне правительства богатые люди, народ окрестил их буржуями, значительная часть интеллигенции, обуржуазившиеся помещики, зажиточное крестьянство, оно, правительство, опиралось на либеральные партии кадетов, октябристов, прогрессистов, в их руках пресса, финансы, и первые шаги выглядели обнадеживающе – полная и немедленная политическая амнистия; свобода слова, печати, собраний для всех граждан независимо от сословий и национальности, немедленная подготовка выборов Учредительного собрания, которое должно будет установить форму будущего правления и принять Конституцию страны; замена полиции народной милицией; перестройка самоуправления на местах; еще в начале марта правительство заявило о готовности вести вместе с союзниками войну с Гансонией до победного конца. Где такое правительство сейчас, нет такого правительства, его место занимает Дума, но хватит ли у нее сил бороться и победить… а кто же выполняет роль Совета, где те рабочие, солдаты, революционно настроенная интеллигенция, где радикальные партии: меньшевики, большевики, эсеры, в самом деле, где? – нет их, кроме называющих себя интеллигентами, боящихся произносить само слово – революция, с добавлением – оранжевая, упаси бог повторения пройденного ровно век назад, испепеляющей гражданской войны и последовавшего лихолетья, упаси бог… Впрочем, как и сто лет назад, о текущем моменте историки и политологи предпочитали говорить: “власть без силы и сила без власти”, хотя силы у власти хватает, вполне может кровопусканием заняться, коль иных аргументов воздействия не найдет.