Владимир Топилин - Хозяин Спиртоносной тропы

— А тех? — после воцарившегося молчания, дождавшись, когда Егор подкурит трубочку, с бледным лицом негромко спросил Кузя.

— И тех тоже. Когда добрались в Троповую марь, день был. Товарищи Сапсана пьяные были, кто спал, другие не смогли в угаре защититься. Всех участь Сапсана постигла, на этом и кончилась банда. Никто не ушел.

Кузька — в немом оцепенении. Слышал про Сапсана не раз, но те рассказы были похожи на сказку про курочку Рябу. И ни разу не упоминалось в тех сказках имя Егора Бочкарева. Говорили по-другому: «В тайге растворились!» Сейчас же дядька Егор поставил все на свои места. Не в состоянии сказать хоть какого-то слова, Кузька молча взирал на него, переосмысливая сказанное. Если раньше он считал его старателем, человеком тайги, сплавщиком и называл еще какими-то соответствующими его образу жизни словами, то сейчас же не мог выговорить еще одно определение, которое казалось наиболее подходящим: хозяин Спиртоносной тропы. Эти три слова резали слух, возвышали Егора в сознании Кузи до недосягаемых высот: раз хозяин — значит, Бог! Однако дядька Егор не казался таковым на вид. Простой, спокойный, не тщеславный, доброжелательный, отзывчивый на чужое горе, он был обычным мужиком, каких по старательским приискам тысячи.

Всегда оставаясь в тени происходящего, Егор не искал славы, которая доставалась другим, и не был вершителем истории, выпирающим грудь колесом: это сделал я! Скорее всего, он таковым и останется до смерти, люди вспомнят его не с этой, геройской стороны. Почтут его имя как простого бергало, всю свою жизнь посвятившего старательскому делу. Но это будет недолго, потому что по прошествии времени с упавшим на могиле крестом исчезнет его имя на фоне сотен таких же фамилий. Через пятьдесят или даже тридцать лет никто не вспомнит Егора Бочкарева, державшего под контролем все преступные действия разбойничьей братии против золотарей на знаменитой чибижекской Спиртоносной тропе. Да и саму тропу никто не вспомнит, не покажет, где она была, так как бег времени неумолим, а память человеческая коротка, как огонек догорающей свечи: пока горит — знают и помнят. Погас — забыли.

— С тех пор и началось, — пыхнув под потолок дымом, проговорил Егор. — Договорился я с «Черной оспой» порядок наводить. Бороться против деяний залетных бугаев, желающих погреть свои руки на чужом фарте. Никто пока об этом не знает с той поры, как изничтожили Сапсана. Только «Черная оспа», да теперь вот ты. Я, так получается, смотритель на тропе: кто куда пошел, что замышляет. Хмырь — связной. Ну, а «Черная оспа» — исполнители. Эх, Кузька, сколько мы простых мужиков от смерти уберегли, трудно сосчитать! Да и не поддается это какому-то счету. Кабы не мы, многие семьи горе бы повидали, отцов-кормильцев потеряли. Хоть какой-то порядок в тайге существует, а так бы разная слизь тут свои права имела.

Егор замолчал, допил остатки бражки из кружки, покачал головой:

— Многое я тебе сейчас наговорил. Может, зря, а может, и нет. Тяжело одному на душе такой груз таскать, когда-то выговориться надо, душу излить. Вот ты сегодня под это подвернулся. Теперь твое дело, кому мой рассказ передать или оставить, все как есть. Только думаю, что будешь ты нем, слеп и глух, потому что, как и в бате твоем покойном, есть в тебе таежная жила. Потому, видать, и открылся я. Ладно уж, хватит разговоров. Вечеряет, скоро матушка прийти должна. А мне к ее приходу в постели надо быть.

Пытаясь подняться, Егор удивленно вскинул брови:

— Вот те, Мать Золотуха! Голова свежа, как родник, а ноги, как мох. Кузька, помоги встать!

Кузька подскочил, помог подняться, хотел довести до кровати, но тот оттолкнул его:

— Я сам. Сначала на двор схожу. — Вышел на улицу, потом вернулся, ступая мягко и тихо, как росомаха, прошел на свое место.

Снимая валенки и раздеваясь, пьяненько засмеялся, забубнил мод нос:

— Ить ты, как получается! Пуля не берет, а брага валит. Вот в чем твоя слабость, хозяин тропы! Впрочем, не только твоя, а любого таежника. Эх, Мать Золотуха! Кабы на время пьянки язык отстегивать, так и бед у мужика не было. Впрочем, какое там? На пальцах бы все объяснил…

Не довелось Кузьке в прошлую осень еще раз съездить в город и встретиться с Дашей Коробковой. Не была на приисках и она, хоть обещала. Вместо него Раскатов дважды отправлял челноком Фильку Утева, который, вроде как неожиданно завязал с пьянкой и взялся за ум. Неизвестно только, на какое время. Продержавшись два месяца, он свалился мертвецки пьяным неподалеку от дома деда Трофима Валуева. Возвращаясь из города, Филька заглянул к нему на огонек. Тот предложил выпить с устатку две кружки медовухи. Филька не отказался, принял угощение, отправился дальше. Кое-как взобравшись на коня, смог проехать до ближайших кустов, где свалился с мерина и благополучно почивал на обочине до самого утра. Конь Фильки по прозвищу Валет самостоятельно дошел до конюшни, довез сумку с документами. Поэтому Фильку опять перевели в разнорабочие. Кузька трижды проявлял свое любопытство: