Владимир Топилин - Хозяин Спиртоносной тропы

Вскоре Кузя узнал про него многое. Что сюда, на староверческую заимку, он приходит промышлять птицу и зверя, ловить рыбу. Останавливается тут на несколько дней, потому что отец Филарет, старейшина заимки, приходится ему каким-то дальним родственником по материнской линии. И сам Федот из старообрядцев, но к вере относится не так трепетно, как скитники, любит вольную жизнь, вино и шибко охоч до женского пола. С последними словами Федот засмеялся в кулак:

— Так оно и есть, люблю девкам перья пощипать. А чтобы, как они, — махнул головой в сторону соседних домов, — так это не по мне. У них посты да запреты. А я на капусте сидеть не могу, люблю сало, да опосля старательского сезона душу наизнанку вывернуть. Ну да ладно, тебе енто ишшо ни к чему. Давай, вон, кушай хорошо да отдыхай. К ночи, как наст окрепнет, домой подадимся.

Набив желудок, Федот растянулся во всю длину соседних нар и тут же загремел открытым ртом, как пустая телега по сухой дороге.

Кузя подождал, когда он заснет, посидел на нарах. Спать неохота, да и Федот храпит. Потихоньку встал, скрипнул дверью, шагнул за порог. На улице благодать! Яркое солнышко плавит снег, недалекая речка шумит вешней водой. Пахнет сочной вербой, оттаявшей смолой деревьев, влажным деревом от крыш домов, пригоном для животных, жильем человека. На крыше стайки стоят две козы, с зажмуренными глазами греются под теплыми лучами небесного светила. Обратив на него внимание, равнодушно отвернулись. Он подошел к ним как можно ближе, хотел залезть к ним, чтобы погладить. Одна из коз склонила голову, давая понять, что против общения. Кузя отошел на уважительное расстояние: кто знает, что на уме у рогатой проказницы?

Дверь соседней избы распахнулась, из низкого проема вышла молодая девушка лет шестнадцати в черном одеянии с деревянными ведрами в руках. Увидев его, замерла, не зная, что сказать. После некоторого молчания защебетала ласточкой:

— Доброго тебе денечка, человек с ветру! Что ж, тебе, сердешный, не отдыхаицца? Намаялся, верно, по ночи плутая?

— Да нет, — стараясь казаться бодрым, ответил Кузя. — Не хочу спать. Да и дядька Федот храпит, невозможно уснуть.

— Аки правильно глаголишь. Федот наш — что елка на угоре. Скрипит, когда ветер крутит. Ночью за диаволом бегает, а день избу трясет, — засмеялась, как колокольчик.

— За каким Дьяволом? — удивился Кузя.

— Так за черной птахой. Это мы глухаря так зовем.

— Почему?

— Так у няго клюв крючком и на пальцах когти. Чистый диавол! Нам яво кушати не можно. А Федот — грешник, бивати черную птицу сябе в утробу. А над нами смеецца: «Ох, вы, темнота! Мясо ужасть, как вкусно. На репе да картошке далеко не уйдешь!». А мы Бога не гневим, пущай глухарь себе летати, нам вера не позволяти. Да и он ведь нас не трогати.

Кузя удивленно пожал плечами: странные рассуждения. Не понять детскому уму старообрядческие каноны. А между тем монашка продолжала:

— А яще страшнее диавол во лохматой шкуре, так мы медмедя зовем. У няво клыки и когти, а сам силы недюжей. Как во зле, так нет покоя. Две зимы назад собак покушати, корову ломати. Плохо нам счас без коровы, да на то все Божья воля! — Стала быстро креститься.

Из соседней избушки в приоткрытом проеме появилась угрюмое лицо отца Филарета. Грозно посмотрев на словоохотливую девушку, сурово пробасил:

— Ефтефея! Куды шла? Нечяго с пришлыми лясы точить, — и скрылся внутри, громко хлопнув дверью.

Девушка испуганно подхватила ведра, побежала по тропке к ручью. Набрав воды, так же быстро вернулась, не говоря ни слова, прошла мимо Кузи и исчезла в своей избушке. Он с некоторым напряжением наблюдал за ней, косился на оконце строгого Филарета, не понимая, что могло случиться. Все же догадался, что порядки в общине строгие, и соваться в чужие дела ему не следует.

До вечера Кузя томился от нечего делать: сходил вниз по речке, потом расколол чурки, что лежали в куче возле избушки, принес воды, растопил печь. Разлившееся внутри бревенчатого сруба тепло разбудило Федота. Оторвав от полена косматую голову, с добродушной улыбкой посмотрел на Кузю, попросил:

— Фух, малый, ну и запарил ты меня! Совсем как есть пригрел: подай воды, а то нутро высушило, спасу нет.

Выпив две кружки, с шумом выдохнул, отдышался:

— От ты, паря, неугомонный! Весь сон тюканьем перебил. Все дрова поколол? Молодец! Хороший таежник из тебя будет, — потянулся к котелку, — что у нас там, глухарь натомился?

Поужинав, стали собираться в дорогу. Федот проверил узкие, специально изготовленные для перевозки груза по тайге нарты. Уложил на них четырнадцать добытых им за три ночи глухарей. Сверху привязал сыромятными ремешками котелок, шомпольное ружье восьмого калибра, топор и прочие мелкие хозяйственные принадлежности, без чего охотнику в тайге приходится туго. Прежде вырубил Кузе тальниковую палку с рогаткой на конце, чтобы помогал подталкивать груз сзади.