Владимир Топилин - Хозяин Спиртоносной тропы

Прошло много времени. Кузе казалось, что кончился день. Слышал, как из огорода пришла Катя, загремела посудой на печи, начала готовить обед. Нехотя поднявшись, он вылез из-под одеяла: «Пойду, помогу ей воды наносить». Спустившись, удивился: солнце было еще не так высоко. Взяв ведра и коромысло, пошел к реке. Казалось, Катя даже не заметила его участия.

Возвращаясь от реки, услышал в ограде крики: возмущенно кричала бабка Фрося. Ей противоречил голос Кати. Поспешив домой, увидел стоявшую возле сарая Стюру. В руках испачканные свежей землей лопата и кайла. Одежда в глине. От завалинки, грозно размахивая палкой, к ней подступает бабка Фрося:

— Ты посмотри-ка: баба у нас всю картошку выкопала!

Катя успокаивает ее, кое-как отобрала палку, завела домой. Стюра опустила голову, что-то сдавлено бормочет себе под нос. Кузя прислушался, узнал слова молитвы: «Отче наш, да святится имя твое…»

Дождался, когда она скажет последние слова, спросил:

— Что там?

— Что там? — не сразу поняв его, переспросила она.

— Захар где?

— Ушел, — сдавлено ответила Стюра, прямо посмотрев ему в глаза так, будто молния ударила в голову.

Кузя приложил к вискам ладони, присел в коленях. Вышла Катя. Стюра метнула на нее точно такой же взгляд, и та вскрикнула от боли.

— Куда ушел? Зачем ушел? — едва справившись с приступом, спросил Кузя.

— Совсем ушел с прииска. Не вернется больше, — глухо, будто подвела итог, ответила та и, сгорбившись, будто под тяжким грехом, неторопливо подалась прочь.

Переживая стресс от боли, Кузя и Катя какое-то время смотрели друг на друга, стараясь понять смысл ее слов. Но так ничего не сообразив, разошлись по своим местам. Он залез на сеновал, Катя проследовала в дом.

Кузька поспал весь день до следующего утра. Анна вечером поднималась к нему, звала на ужин, но он не пошел: так было плохо. Кроме головных болей, разламывались кости, руки и ноги стягивало судорогой, хотелось пить. Матушка принесла ему воды в ковшике, он выпил ее залпом, попросил еще.

— Да что это с вами такое? — с тревогой беспокоилась Анна, намекая и на Катю. — Никак заболели? Да нет, голова холодная. Ты в речке купался? Нет? Ладно, спи. Думаю, перемызгался в дороге, устал. Завтра все пройдет.

Утром ее слова превратились в действительность. Кузя проснулся рано, бодрым и в настроении. Спрыгнув с сеновала, сбегал за угол, фыркая, затолкал голову в бочку с дождевой водой. Вместо гимнастики схватил ведра с коромыслом, сходил на речку. Увидев его, Анна улыбнулась:

— Во! Один ожил, как и говорила.

— Почему один? Катька вон тоже скачет, как коза, будто заново родилась, — дополнила соседка, накладывая в берестяной тормозок обед: вареную картошку с салом и пареную репу. Собравшись, обе пошли на работу.

Выскочила Катя. Увидев Кузьку, качнула головой в знак приветствия, но в разговор не вступила: помнила обиду. Пошла выносить ночной горшок бабки Фроси. Вернувшись, умылась, подбоченившись, встала на крыльце, глядя, как Кузька седлает Поганку. Нарочито хмурила брови: подавать ли ему завтрак или перебьется? Все же сжалилась, вынесла чугунок с вареной картошкой, подогрела, поджарила в сковороде два куска сала: так, как он любит. Поставила на стол:

— Ешь!

— Не хочу, — хмуро ответил он, не поворачиваясь. Решил проучить ее.

Катя изумленно посмотрела в его сторону, села на лавку. Не ожидала такого поворота. Обычно Кузя утром ел за троих. Подождав немного, повторила:

— Иди, а то застынет.

— А мне все равно, — ответил он и, забравшись в седло, выехал со двора. — Можешь соседской собаке отдать.

Его слова выбили у нее слезы. Он, так и не повернувшись, поехал по улице. Ссора из костра превратилась в пожар.

Перед тем, как ехать к Заклепину, Кузька свернул в проулок. Очутившись у дома на пригорке, крикнул, вызывая хозяев на улицу.

— Чего тебе? — высунулось из окна грозное лицо тетки Полины, носившей за свой вредный, противный характер неприятное прозвище Сопля.

— Стюра дома?

— Нашто тебе? Ты что, ей новый сынок?

— Нет. Так, дело есть.

— Не знаю, — пыхая трубкой, ответила сестра Стюры. — Со вчерашнего не было. Наверно, где-то на горе под пихтой ночует.

— Когда будет?

— Кто ж ее, дуру горемышную, знает? Может, сегодня к вечеру вылезет, или дня через три явится. Она мне не докладывает.

Не сказав больше ни слова, Сопля скрылась в окошке. Кузька направил Поганку в сторону конторы.

Заклепин был на месте. Распустив нарядчиков после утреннего согласования, кричал на приказчика: