Владимир Топилин - Хозяин Спиртоносной тропы

— Никуда не уходите, будьте дома. И никому не говорите, что с вами сегодня было. Я скоро приду.

Потом, будто была у себя дома, зашла в сарай, взяла лопату и кайлу, пошла через огород в ту сторону, откуда недавно вернулись Кузя и Катя.

Далее все было, как в монотонном, заторможенном состоянии. Они занимались своими делами: Катя готовила завтрак, Кузя напоил и накормил Поганку. Потом позавтракали, стали разбирать дорожные сумки. Бумаги, что предназначались Заклепину, были испещрены цифрами и условными знаками, даже умевшая читать Катя в них не могла разобраться.

Пакет для Пантелея Захмырина не был запечатан, проверили и его. В нем вообще ничего не понятно: какая-то схема и небольшая, из двух цветов — зеленого и красного — тряпочка, более походившая на носовой платочек. Положив все на место, как было, стали ждать, когда явится Стюра.

Прошло немного времени. На вороном игривом мерине подъехал Пантелей. Спросив разрешения, не слезая с седла, нагнулся, открыл щеколду ворот, очутился в ограде:

— Кузька, здорово ночевали! Как дела, как здоровье? — спрыгнув на землю, протянул руку. — Мне сказали что вчера еще приехал. Почему сразу не заехал? Может, пакет не довез?

— Довез, все, как ты просил, — качая головой, ответил Кузя. — И ответ тоже привез.

— Привез? Ай, молодец! Вот спасибо! — довольно суетился Хмырь, а когда получил послание, тут же посмотрел, что в нем было. Сначала улыбнулся, потом стал серьезным: — Ах, Кузька! Добрые вести! На тебе за работу! — положил на стол рубль, вскочил на коня и умчался прочь.

— Да не надо мне денег, я же так, по пути, — отказался было Кузя, но его уже не было.

— Тебе что, простофиля, денег не надо? — преодолевая заторможенное состояние, одернула его за рукав Катя. — У самого, вон, рубахи хорошей нет, а отказываешься. Дают — бери. Не дают — тоже бери.

— Где это ты так научилась говорить? — удивился Кузя, но Катя, медленно взяла деньги со стола, отвернувшись, положила их на груди под халат.

— Пусть у меня будут, я их тете Ане отдам, а то ты, как в прошлый раз, деду Мирону на опохмелку всучишь. А он, сам знаешь, долги не ворочает.

Немного погодя на телеге явился конюх дядька Михаил Емельянов. Привязав коня у ворот, сильно хромая вошел к ним:

— Здорово ночевали! — Увидел бабку Фросю, приподнял картуз: — И тебе, старая, по ночам хорошо спать под тулупом.

Присев на чурку, потянулся за кисетом, забил трубочку махоркой, закурил:

— Тебя Заклепин заждался, меня отправил. Думали, ты позавчерась явишься.

— Не успел. Пока туда, сюда, вот время и пролетело, — меланхолично ответил Кузя.

— Ты что такой деревянный? — обратив внимание на его разговор, удивленно спросил конюх. — Устал, что ли? Или заболел? А может, — хитро прищурив глаза, — молодая попутчица приставала?

— Устал, — соврал Кузя.

— Оно и видно, сам не свой. Что ж, давай бумаги, Заклепину передам. А про тебя скажу, мол, растележился с дороги. Но завтра с утречка будь, так Заклепин велел.

Кузя передал документы, снова сел на свое место на крыльце. Михаил сунул их за пазуху, пыхнув еще несколько раз табаком, выбил трубочку. Тяжело поднявшись, уехал в контору.

— Кстати, хотела спросить тебя, почему так долго ехал? — обиженно, с промокшими от слез глазами спросила Катя. — Эта твоя подорожная подружка смутила еще на один день остаться?

— Какая подружка? — не сразу сообразив, о ком идет речь, тяжело посмотрел на нее Кузя.

— С кем ты в город ездил.

— Ничего она меня не смутила. Говорю же, дела были.

— Ага, дела. Я видела, как она на тебя смотрела. Наверное, где-то в кустах целовались?

— Дура! — рассердился Кузя, топнув ногой.

Катя заплакала, ушла в огород. Кузя, как подстреленный ворон, облокотившись на стену плечом, опустил голову. И без того плохое настроение было испорчено до предела. Он вдруг вспомнил Дашу: как она там, выздоровела ли? События прошедшей ночи затмили яркие краски их общения. Он вспоминал ее часто, когда они возвращались с Дмитрием на прииск, но встреча со Стюрой у мостка стерла все краски. Переживая за Катю, он забыл о Даше. И только сейчас вспомнил, что обещал отправить с Дмитрием противовоспалительные травы. А он должен уехать назад сегодня утром.

Сетуя на себя, медленно встал: тысячелистник, пижма и зверобой висят в сенях. Сухая малина в берестяной торбе. Но Дмитрия уже не догнать. От досады полез на сеновал, чтобы никого не видеть и не слышать. Ткнулся головой в подушку, накрывшись одеялом, забылся. Хотел уснуть, но не спалось. Все думы были со Стюрой: почему так долго? Что там делает?