Михаил Каминский - Переполненная чаша

Вот тебе и изумительно! Директор завода, конечно, не простит такого промаха. Захаров вроде бы даже услыхал голос Землянникова, гремящий на весь завод по селектору: «А я-то на вас понадеялся, оставил на выставке за себя, Василий Николаевич. Доверил, понимаете…» И наверняка устроит прилюдную словесную порку: мол, я думал, что у нашего главного инженера две руки — главный конструктор и главный технолог. «Оказывается же, наш главный инженер, товарищи, управляет производством одной левой». Больно будет и главному инженеру, и ему, Захарову. Иной раз думаешь: лучше бы премии лишиться, а еще лучше — назад, в сборочный, чем слушать, как тебя разделывают под орех, с подковыркой.

— Что ж вы наделали?! — в третий раз, уже со злостью, произнес Василий Николаевич.

Майор снова промолчал, а сержант Шумилин изобразил на своем толстощеком лице придурковатость.

— Мы — люди маленькие, — сказал он, — нам приказали, мы выполнили.

Майор поморщился:

— Помолчали бы, Шумилин!

Голос у него негромкий. И вообще, маленький майор со страдальческим выражением язвенника на широком лице не производил впечатления грозного начальника. Однако сержант мгновенно, как говорится, слинял. Вытянув руки по швам и постным голосом, без особой охоты, однако в то же время заискивающе, откликнулся:

— Слушаюсь, помолчать, товарищ майор!

Захаров тоже сменил тон.

— Я вас очень прошу… Понимаете, для завода очень важно… Приедет сам министр, и мы должны показать ему машину во всей красе. А без газового подогрева на ней многокрасочная печать невозможна. Мы использовали тут совершенно новый принцип… — Забыв о том, что собирался выступать в роли униженного просителя, Захаров оживился. — Никто больше не сумел, а мы смогли. Моментально сушим газом, и сразу же прогон второй краской. Понимаете? Не надо ждать, терять время… В общем, и так далее…

— В общем, понимаю, — сказал майор, — только не имею права. Выставка закрыта. Приказ.

— Что ж мне, на пальцах показывать министру?

— Не могу знать. — Майор вроде бы сочувствовал Захарову, но держался твердо. — Я ведь, если признаться, за две недели выставки ни одной ночи спокойно не спал. Знаю, что соблюдена безопасность против пожара, а сон все равно не идет.

— Прикажете мне вас еще и жалеть?.. — Василий Николаевич чувствовал, как гнев и, одновременно, бессилие хватают его за горло. — А мы сорвем вашу пломбу к такой-то фене! — не выдержал он.

Майор сжал тонкие губы, тяжело задышал. Попыхтев таким образом, тихо заявил:

— Предупреждаю устно: использовать запломбированный предмет запрещено по закону. На основе уголовной ответственности.

— Да будьте вы человеком! — взмолился Захаров. — Мне газ нужен всего-то на полчасика. Министр приедет, покажем ему — и тут же вырубим ваш газ.

— Не пугайте меня должностью министра. — Майор почему-то обиделся. — Я не самодурством занимаюсь, а действую по имеющейся инструкции.

— Хорошо, хорошо, — успокоил его Захаров. — Может, мне к дирекции выставочного комплекса обратиться?

Молчавший до сих пор сержант присвистнул:

— Раньше двенадцати никого в дирекции, кроме вахтера и уборщицы, нету. Уверен.

— Это почему так поздно начинают?

К недоумению Василия Николаевича сержант Шумилин отнесся снисходительно и разъяснил подробно:

— Там вообще начинают-то раньше. В десять. Но вчера, как вам тоже известно, по случаю закрытия выставки был… продленный рабочий день. А сегодня они себе позволяют отдохнуть.

— Шумилин! — одернул его майор. — Не болтайте. — И снова повернулся к Захарову: — Ничем не могу посодействовать вам.

— Вася! — позвал Захарова от машины Александр Сергеевич Троицкий. — Да не унижайся ты перед этим брандмейстером. Он ведь от важности, того и гляди, из своих залоснившихся шаровар выскочит. Он ведь при исполнении, не видишь? Называется: государственный муж.

Грустное зрелище представлял огромный павильон. Вчера здесь грохотали, хлюпали, посвистывали печатные машины, а еще громче, пожалуй, гудела многосотенная разноязыкая толпа. А сегодня — почти полная тишина, и сразу потускнели рекламные щиты. Команды Троицкого — редкие, отрывистые — таяли в бесконечном пространстве под потолком.

Захарову нечего было делать при демонтаже: завод прислал самых лучших сборщиков, да и не позволит Александр Сергеевич вмешиваться — ни главному конструктору, ни директору, ни самому господу богу. Может быть, и надо было остаться, на всякий случай, для консультации хотя бы, да мешал этот брандмейстер. Он не уходил из павильона, занял постоянную позицию неподалеку от газового ввода, охраняя пломбу на вентиле, точно сам не верил в ее законность и силу.