Михаил Вольпе - Петух пропел в бухте (сборник)

Впрочем, мы ничего другого и не ожидали от этого человека. Несколько раз мы видели его на улице, когда он, безупречно одетый, в кашемировом костюме, при галстуке и в перчатках, верхом на лошади направлялся осматривать свои владения — те, что находились недалеко от города. Для ревизии дальних посылался обычно Жозе Матеус. Отец Мумии был необыкновенно замкнут, сдержан, почти никогда не улыбался. Он поддерживал знакомство только с доктором Коласо и с каноником Пинто, крестным отцом Мумии. С ними он позволял себе единственное развлечение: бильярд.

Дом, в котором они жили, был самым старым в нашем городе: вытянутый по фасаду, угрюмый, с вечно закрытыми ставнями на окнах, он вызывал ненависть и какой-то суеверный ужас. По вечерам мы старались в одиночку не проходить мимо него. По городу ходило множество легенд и россказней, и старый дом, надменно обособленный от нашего маленького города, играл в них немалую роль.

Так мы судили о Мумии, о его родителях, о его жилище, и суд наш, как оказалось, был судом неправедным.

Я уже говорил вам, что второй припадок случился с Мумией в самом конце учебного года, когда мы уже читали Горация и других древних авторов. Этот припадок был тяжелей, чем первый (тогда, на улице Абрантеса) и чем считал доктор Коласо. Мумия довольно скоро пришел в себя, но еще долго чувствовал себя совершенно разбитым, у него нарушилось чувство равновесия, без посторонней помощи он не мог сделать и шага.

Пришел июль, но Мумии нечего было и думать об экзамене. Учебный год кончился, и все разбрелись кто куда: одни остались в городе, другие уехали, тем более что начался сезон дождей, и тем, кто штудировал Корнелия Непота, Вергилия и Г орация, ныне предстояло наблюдать за работами или махать заступом лично — в зависимости от того, к какой семье принадлежал тот или иной школяр.

В ноябре занятия возобновились, и все мы, радостно и оживленно переговариваясь, встретились у входа в семинарию. Не хватало только Мумии. В один прекрасный день там появился его отец, который довольно долго о чем-то разговаривал с ректором при закрытых дверях. Даже звонок в тот день дали с опозданием. Мы уже потеряли терпение, когда он наконец вышел от каноника Пинто и неожиданно остановился рядом с нами. Мы держались настороженно и шарахнулись от старика. Да, я не оговорился: перед нами стоял старик, которого заметно огорчило наше отношение. Его известные всему городу усы, которые раньше лихо торчали вверх, как у кайзера Вильгельма, теперь уныло обвисли. Мне даже показалось, что глаза у него покраснели от слез. Он сделал попытку преодолеть это отчуждение: заговорил с одним, с другим, спросил о здоровье родителей, осведомился о видах на урожай.

Потом, словно набравшись храбрости, со страдальческими интонациями произнес:

— Вы, наверно, знаете, что Франсиско (так звали Мумию) по-прежнему нездоров… — он помолчал и с усилием произнес: — Болезнь его серьезна… Доктор Коласо находит, что ему необходимо пройти курс лечения в Лиссабоне.

Он взглянул на Зе Коимбру.

— Я знаю, у вас были нелады с Франсиско… Жозе Матеус рассказывал мне, что вся история вышла из-за какого-то прозвища…

Горестно опущенные углы его губ дрогнули в легкой улыбке:

— Не бойтесь, я не сержусь на вас. Вы еще дети, я помню себя в вашем возрасте, я тоже любил давать клички…

Да, каждый из нас понимал в ту минуту, что перед нами стоит совсем не тот человек, который еще недавно неторопливо ехал верхом с таким надменным видом, что прохожие торопливо и низко кланялись ему, а он в ответ слегка притрагивался кончиками пальцев к полям шляпы.

Он договорил:

— Я уверен, что все вы — друзья Франсиско. Поверьте, он очень привязан к вам. Если бы не запрет доктора… Ему так хочется снова играть с вами, снова ходить на уроки… Он только о вас и говорит, — и продолжал мягким, безнадежно умоляющим голосом: — И потому я хочу пригласить всех вас завтра к нам на проводы Франсиско. Таково его желание. В субботу он сядет на «Мануэла», доплывет до Сан-Висенте, а уж оттуда — пакетботом в Лиссабон.

Вполне освоившись, он с фамильярной нежностью взял Зе Коимбру за ухо:

— Не забывай своего дружка… Помолись за его выздоровление.

С глубоко скрытым раздражением он добавил:

— Я знаю твоего отца — прекрасный человек, один из самых испытанных моих друзей. Наверно, он не говорил тебе, что в ту пору, когда он служил у меня, у Мумии (как ты называешь Франсиско) произошел первый припадок, и мы позвали его помочь, чтобы никто, кроме него, нас и господа бога ничего не знал.