Михаил Вольпе - Петух пропел в бухте (сборник)

Море за окном продолжало реветь, точно дикий зверь. Порой его грохот походил на раскаты грома. А волны, будто разъяренные быки копытами, без устали скребли песок. Пол в хижине Мариано содрогался; казалось, потоки воды захлестывают дом, как во время проливного дождя, когда ручьи выходят из берегов, увлекая за собой даже крупные камни. Море хотело добраться до Мане Кина раньше срока. Быть может, оно уже подмыло фундамент лачуги и несет ее по скользкому откосу прямо в бездну?! Ветер завывал все с большей яростью, проникая в щели и трещины. У них в долине никогда не случалось такого урагана. Манговое дерево посреди поляны, манговое дерево, под которым они обычно встречались с Эсколастикой, было высокое, ветвистое и надежное. Но весь этот шум заглушал голос Мариано.

— Море свирепеет, — сказал он словно про себя. Потом в его голосе зазвучало воодушевление: — Знаешь, недавно я был на Сан-Висенте. Всего неделю назад. Видел там бразильцев с учебного корабля, стоящего на якоре в порту. «На кладбище в Рио веселей, чем у тебя на родине, приятель», — сказал мне один парнишка. Можно подумать, у них там молочные реки и кисельные берега… Слишком уж они задаются. Ты хорошо знаешь Сан-Висенте? Ах, никогда там не был! Преотличное место, сам увидишь. Народу видимо-невидимо, как на полях Северной стороны в день святого Андрея или в Порто-Ново накануне святого Иоанна. Машин, магазинов со всякими товарами множество, а лодок у причала на пристани и не счесть! На Сан-Висенте могло бы поместиться десять Порто-Ново, а то и больше. Я езжу туда когда захочу. Но приходится быстро возвращаться обратно, у меня нет разрешения на выезд. Начальник полицейского участка не дает мне визы, у нас с ним свои счеты. И я еду зайцем, без пропуска, без денег. Ты правильно делаешь, Мане Кин, что уезжаешь. Собачья жизнь тут у всех нас, честное слово. Кто-то сказал, что заниматься сельским хозяйством — значит разоряться, не теряя надежды. А если все окончательно рухнет, что тогда? Если и надежде уже не к чему будет прилепиться? Брось ты всю эту канитель. Поезжай зарабатывать с крестным деньги. А если вовремя не смотаешься отсюда, с голоду подохнешь, засухи в этом году не миновать. Счастливец ты, крестный увезет тебя далеко от наших проклятых мест…

Мариано говорил быстро, спешил высказаться, а Мане Кин, у которого кружилась голова, едва успевал следить за его мыслями. Ему казалось, что мысли эти мчатся галопом, едва различимые в пыли. Он с трудом улавливал смысл слов Мариано, точно слушал пластинку на граммофоне сельского старосты из Долины Гусей, который заводили в особо торжественных случаях — на свадьбах или крестинах.

— Как же ты ухитряешься ездить без пропуска? Хозяин «Цветка моря» предупредил крестного, что полицейские из капитании не пропускают ни одного пассажира без визы…

— Я плаваю на собственной лодке. Когда тихо, мы с ребятами гребем, а когда дует ветер, ставим мачту и поднимаем парус и всегда стараемся обойти посты стороной. Я сижу на руле, если плыву с ними.

— И не страшно вам?

— Тот, кто постоянно подвергается опасности, всегда должен быть начеку. Тут уж не до страха. Даже во время штиля запрещено пересекать канал. Когда же штормит и море покрывается барашками, ни один самый опытный рулевой не сумеет благополучно миновать мыс Жоана Рибейро. Если он рискнет пройти там вслепую, разобьется о скалы. Как только на крыше капитана Сан-Висенте взвивается красный флаг, ни один парусник не снимается с якоря. Но этот закон не для нас. Коли ты трус, так и сиди дома, а не бегай по гулянкам. Страх лишь тогда полезен, если он чему-нибудь учит. А если нет, мало от него проку.

— Я бы ни за что с вами не поехал, — признался Мане Кин. «В лодке, по каналу! — ужаснулся он про себя. — Несчастные!»

Огромная волна с грохотом разбилась о берег. Пол дома задрожал.

— Приходится выбирать, для нас куда опаснее полиция капитании и таможенные чиновники, — расхохотавшись, пояснил Мариано и продолжал нарочито небрежным тоном: — Эти мерзавцы не дают нам пожить в свое удовольствие. Да ничего не стоит обвести вокруг пальца и полицию, и таможенных чиновников.

— Я бы не пошел с вами в плавание, — повторил Мане Кин.

— Что тут греха таить, жизнь у нас чертовски трудная, не позавидуешь. Спокойное море не для нас. Мы предпочитаем шторм, чтобы сбить погоню со следа. До Сан-Висенте девять миль, если плыть напрямик. Да разве мы плаваем напрямик?! Понимаешь ли, уцелеть может лишь тот, кто хорошо знает свое дело; контрабандист должен нырять как рыба, слух иметь, как у дикого зверя, зрение — как у совы, а хитростью превосходить старого ворона. И все же береженого бог бережет. В позапрошлом году лодку Шико Пейшиньо повернуло течением к восточному берегу Сан-Висенте; он сам, двое его сыновей и один парнишка из Синагоги, что был с ними, погибли; уцелел только Танья, младший сын, волны прибили его к острову Санта-Луиза, рано утром пастухи увидели его безжизненно распростертым на берегу. Бедняге пришлось потом отсидеть в тюрьме. Теперь Танья наш товарищ, отваги ему не занимать. Лодка Шико Пейшиньо никуда не годилась, маленькая, и шпангоуты для шторма были слабоваты. Из тех лодок, что шныряют под носом у полиции, наша — самая надежная. Если уж плывешь на ней, беспокоиться нечего. Я со своими дружками добрался бы в этой лодке до самой Африки. Ребята у нас отчаянные.