Михаил Вольпе - Петух пропел в бухте (сборник)

— Ты видел заваруху на улице? — Голос у него был властный, глаза широко раскрыты и насторожены.

— Я?! Ничего я не видел!

— Как? Разве тебе не встретились по дороге полицейские? — продолжал выспрашивать мужчина в хаки, наклонившись вперед и приложив руки к ушам, потому что шум прибоя заглушал голоса, а у Мане Кина к тому же слова застревали в горле.

— Встретились, как же. Начальник полицейского участка избил кнутом какого-то…

— Избил кнутом?! Этот болван опять сел в лужу. Ему невдомек, что он натворил.

— Как-то не вяжется это с их обычными повадками, — заметил человек в тельняшке, он, словно эхо, отзывался на все реплики того, что был в хаки.

— Но кому же всыпали? — поинтересовался первый.

— Понятия не имею. Я ни с кем в городе не знаком. Я не здешний, я из деревни.

Но человека в хаки не удовлетворило подобное объяснение. Сунув руку в карман, он достал сигарету и снова вернулся к расспросам:

— Ты вроде бы боишься говорить. Разве ты не видел своими глазами, как начальник полиции орудовал кнутом? И конечно, видел, кого он арестовал. Я хочу знать, каков из себя задержанный.

— Ах, задержанный! Очень высокий, в эту дверь не прошел бы, но я никогда раньше его не встречал, и меня все это не касается.

Человек в хаки многозначительно переглянулся с Мариано.

— Наверное, Шико попался, — произнес он. — Почему-то я сразу о нем подумал. — Потом добавил вполголоса, чтобы Мане Кин не услышал: — На мою долю приходилось четыре бидона, каждый по восемнадцать литров. Не стоило оставлять их в Холодной Долине. Да кто бы мог такое предположить? Теперь держи ухо востро, как бы самому не попасть в передрягу. Впрочем, Шико парень надежный. Умрет, а своих не выдаст.

Он встал, прикурил от свечи, затянулся и снова сел на скамью.

Мане Кин пристроился на табурете у входа. Мариано примостился на раскладушке напротив контрабандистов. Наступило короткое молчание, после которого гости и хозяин принялись вполголоса совещаться. Мариано вдруг обратился к человеку в хаки:

— Видимо, Шико надолго угодит в тюрьму. У него, у горемычного, целый выводок детей. Я знаю его семью. Он родом из Озерной равнины, с отрогов Каменистого хребта. Как-то раз я заночевал у них в доме, холод был в ту ночь страшный, я тогда едва не окочурился. Вам бы, сеньор, следовало замолвить за него словечко перед начальником участка…

— Спятил ты, парень, что ли! — заорал человек в хаки, вытаращив глаза от изумления. — Не такой я идиот, чтобы добровольно лезть в петлю. Если бы я сам не подвергался риску, я бы еще мог за него просить. А так даже и думать нечего.

— Ни в коем случае, — эхом откликнулся второй, в кепке. — Это значило бы подставить удар под спину.

— Ты хотел сказать, подставить спину под удар… — смеясь, поправил его Мариано. — У тебя, Грига, просто мания все перевирать.

— Каждый сам за себя, — продолжал человек в хаки, не обращая внимания на комментарии. — Пусть Шико выкручивается как знает. Мне, право, очень жаль, но каждый сам должен расплачиваться за глупости, которые совершает. Если он влип, не идти же и мне с повинной только из сочувствия?! Ты согласен со мной?

Словно не замечая одобрительных возгласов босоногого, он продолжал:

— В толк не возьму, как может разумный человек допустить, чтобы его схватили в горах, да еще в полной темноте. И к тому же когда он, подобно Шико, тянет за собой других. Прямо злость разбирает, честное слово! Ведь убытки в конце концов несем мы, хозяева, а не он…

— Но у него дома осталась целая орава детей… — возразил Мариано.

— Веское основание для того, чтобы вести себя осмотрительно и умело делать бизнес.

Разговор этот не интересовал Мане Кина. И пока приятели Мариано пререкались между собой, то почти касаясь головами друг друга, то откидываясь в разные стороны, в зависимости от того, насколько захватывала их тема разговора, Мане Кин, абсолютно безразличный к тому, что происходило вокруг, клевал носом, сидя на табурете, словно соглашался со всеми. Человек в хаки наконец поднялся, надел шляпу и рявкнул зычно, будто отдавая команду:

— Ладно, трогаемся в путь, Грига. Только сначала, Мариано, мне надо кое о чем с тобой договориться.

Мане Кин очнулся от дремоты. Они слегка задели его, но даже не попрощались.

— Ложись-ка ты спать, — сказал Мариано, стоя уже в дверях. — Устраивайся на раскладушке. Я скоро вернусь. Свечку не гаси.

— А ты где ляжешь?

— Обо мне не беспокойся. У меня есть несколько мешков, я их постелю на полу. Вторую раскладушку я одолжил приятелю.