Михаил Вольпе - Петух пропел в бухте (сборник)

Два голоса ответили одновременно:

— Это Тониньо, господин начальник.

— Так пусть он теперь забудет о сержантских нашивках! А другой задержанный тоже здесь? Вы уверены, что он из банды?

— Абсолютно уверен, я все время бежал за ним следом. Чешет себе и чешет как лошадь, чертов сын, вы только поглядите на его ножищи. Но я от него не отставал.

— Значит, тоже, видать, недалеко от лошади ушел, если так. Обыщи его, нет ли при нем ножа. Ну, живее, не трусь.

Арестованный вдруг вырвался из рук полицейских и побежал. Началась свалка. Начальник участка кинулся в противоположную сторону. Кое-кто последовал его примеру, а один чересчур ретивый полицейский едва не перегнал начальника, за что его и огрели по спине хлыстом из гиппопотамовой кожи — знай свое место! Но несмотря на суматоху, арестованный все-таки был схвачен. Его обыскали и за поясом нашли большой нож. Начальник полиции, который постарался теперь оказаться в центре событий, направил на нож луч фонарика, однако следов крови на лезвии не обнаружилось. Толпа расступилась, образовав круг. Все заранее знали, что произошло. Пойманный остался в центре круга один, он с трудом держался на ногах.

Почувствовав себя в безопасности, Мане Кин, скорее взволнованный, чем пристыженный, поспешил скрыться с глаз блюстителей порядка и исчез в темноте, не дожидаясь извинений. При заключительной сцене он присутствовал уже как зритель, стоя в стороне, но, увидав, как хлыст из гиппопотамовой кожи опустился на спину арестованного, отвернулся и зашагал прочь, держась на всякий случай поближе к домам и пугливо озираясь, точно преступник, по ошибке выпущенный на свободу. Хибарка Мариано была неподалеку, окна ее выходили на канал. Песчаная полоса побережья здесь суживалась, расстилаясь перед домами наподобие ковровой дорожки. Спускавшийся почти к самой воде откос был усеян крупной галькой, волны с грохотом обрушивались на него, щелкая камнями, точно кастаньетами, и унося их с собой. За каналом среди бушующего моря плыл в ночи Сан-Висенте, едва освещенный россыпью золотистых огней.

Ветер бежал вдоль берега над уснувшими одноэтажными домиками. Надвинув фуражку на лоб, Мане Кин пригнулся, поеживаясь от пронизывающих порывов, и зашагал по песку, пока не очутился у дверей приземистой лачуги. Он постучал раз, другой. Никто не отзывался. Подождав немного, Кин снова забарабанил в дверь. Мариано предупреждал его: «Если не застанешь меня дома, загляни к Сирило». Кабачок Сирило находился далеко, на окраине города. Там играли на деньги и нередко засиживались до первых петухов. Чтобы не возвращаться туда, где его чуть не избили, он направился вдоль домов, стоявших позади хибарки Мариано, завернул за угол, прошмыгнул между вытащенных на берег лодок, от которых несло тухлой рыбой. И вдруг знакомый голос окликнул его: «Эй, Мане Кин!» Это был Мариано, рослый парень в рубахе с засученными рукавами.

— Я слышал, как стучали, но не подумал, что это ты. Иди сюда! Перед моим домом недавно поднялся такой шум! Кажется, полиции удалось сцапать контрабандистов, которые привезли грог. Я еще не разобрался толком, что произошло. Сдается мне, ребята хотели у меня спрятаться. Ведь вся эта каша заварилась прямо у моих дверей. Тяжелая жизнь у них, у бедняг. Уж я-то знаю, каково им приходится, когда они в кромешной тьме лазают по скалам, по козьим тропкам, чтобы не попасть к таможенникам в лапы. И все равно угодили волку в пасть. Вот она, жизнь бедняка, пропади она пропадом. А этот грог я должен был переправить на Сан-Висенте. Но они опоздали. Лодка моя давным-давно ушла, не дождавшись их, вскоре после того, как мы с тобой расстались. Теперь она далеко в море.

Он говорил тихо и совершенно спокойно. Толкнув низенькую калитку, пропустил гостя вперед, вошел вслед за ним во двор. Потом облокотился на калитку, быстро оглядел улицу и, уже очутившись в комнате, повернул ключ в замке.

Кто-то чиркнул спичкой. Мане Кин заметил, что, кроме них, в комнате еще двое. Один, босоногий, был в тельняшке без рукавов, в сдвинутой набекрень кепке. Другой, который зажег свечу, был в костюме цвета хаки, такой же рубашке и галстуке, в кожаных сапогах. На коленях у него лежала широкополая фетровая шляпа вроде ковбойской, с кожаной лентой. Оба сидели на длинной скамье, стоявшей у стены рядом с раскладушкой.

— Добрый вечер, — сказал Мане Кин сдавленным голосом, еще не совсем оправившись от пережитого волнения.

— Добрый вечер, — ответил человек в кепке. Второй, в костюме хаки, повернулся к Кину и спросил, не отвечая на приветствие: