Михаил Вольпе - Петух пропел в бухте (сборник)

Парусник медленно продвигался вперед, паруса обвисли, ветра все не было. «Лучше уж непогода, чем полный штиль», — твердил про себя раздосадованный Жон Тудинья. До рассвета необходимо выгрузить на берег хотя бы десять бутылей с грогом — через три часа взойдет солнце. Лучше уж циклон в Мексиканском заливе! Подумать только, лоцман с океанского судна проводит остаток жизни, плавая на тендере у берегов Санто-Антао! Печальный удел для морского волка. Значит, такова его судьба, а против судьбы не пойдешь. Жон Тудинья чиркнул спичкой. Пламя высветило из темноты его усы. Раскуривая трубку, он думал о прошлом. С тоской вспоминал свои странствия по океану между Кабо-Верде и Северной Америкой на борту трехмачтового корабля «Мэри». Многое запечатлелось в его душе навсегда. Циклоны в Саргасовом море, которые запросто могли бы нагнать страху на самого дьявола, прости господи! Земля на горизонте — надежда переселенцев на лучшую долю. Маяки, желающие счастливого пути. Веселый шумный Бостон, световые рекламы, Новая Земля, рыболовные суда, окруженные ледяными глыбами — айсбергами, и большой остров Нантакет, где в прежние времена, по рассказам стариков, моряки сбывали продукты китобойного промысла, и Нью Бедфорд, трудолюбивый спокойный город… Обо всем этом Жон Тудинья без конца рассказывал друзьям, стараясь забыть о том, что ему до скончания века суждено водить парусное суденышко у берегов архипелага Кабо-Верде. Он принялся вполголоса напевать песенку работников сахарного завода на Санто-Антао, грустную песенку, которую так любят слушать вращающие колесо быки. Теперь ему приходилось влачить жалкую жизнь. Такую же, как быкам на сахарном заводе. Но зачем думать о грустном? Жизнь наша навеки запечатлена в сердце! Ведь там мы храним все, что было прожито…

Теперь маленький парусник шел кормой вперед, точно строптивый мул. Владелец его прикинул на глаз расстояние до берега. Времени еще оставалось достаточно. Повернув к югу, течение потащило «Гирлянду» к мысу Жоана Рибейро, и, как Жон Тудинья и предполагал, тендер вошел в гавань у самой Матиоты, так близко от берега, что на борту его было слышно, как волны прибоя с грохотом скатываются в море.

Гида приподняла голову.

— Матушка, мне что-то послышалось. Что это за звуки?

— Ничего, ничего, дочка, спи, — вздрогнув, ответила мать.

— А что за огонек вон там вдалеке, откуда он взялся?

— Какой еще огонек! Это же отсвет маяка. Сейчас море спокойно, точно вода в кастрюле, и свет маяка, отражаясь в нем, доходит до нас…

Гида снова уронила голову матери на грудь.

Непреодолимое, безудержное волнение заставило его немного привстать — в тот момент он чувствовал себя способным на любой подвиг и совершил бы его, не помешай ему хозяин парусника. Юноша коснулся пылающим ртом холодных губ соседки, жадно впился в них, неумело и грубо, — так изголодавшийся матрос, потерпевший кораблекрушение, вонзает зубы в спелый плод. Поцелуй длился долго, пока, охваченный каким-то безумием, он не укусил девушку в пухлые губы. Он даже не слышал окрика ньо Тудиньи: «Эй, ребята, вставайте! Пора спускать весла на воду, живее! Весла на воду! Матиота уже видна! Весла на воду!» Не слышал и голосов матросов, грохота железа и шум от падения тюков, когда суденышко неожиданно развернуло течением… Полузадохшаяся, объятая ужасом девушка закричала тонким пронзительным голоском, крепкая рука ухватила молодого человека за плечо, отшвырнула назад, и Жон Тудинья прокричал ему в самое ухо: «Так дело не пойдет, это уж ни в какие ворота не лезет, ньо Мигел! Занимайтесь такими штучками на суше!» Обидевшись, юноша отошел в сторону, тяжело дыша, как раненый зверь. Девушка повернулась к Мигелу спиной и, чтобы скрыть смущение и стыд, принялась дрожащими руками поправлять волосы. В глубине души она чувствовала себя униженной — ее тайна стала известна окружающим. Путешествие парусника «Гирлянда» по каналу заканчивалось — миражи рассеялись, на смену одной реальности пришла другая.

Часы на здании муниципальной палаты пробили три раза, когда сигнальные огни входящей в бухту «Гирлянды» пунктиром прочертили ночную мглу. Залив напоминал безмятежно спокойное озеро. Лишь изредка поднимался слабый бриз, чуть касавшийся поверхности воды.

Убаюкиваемый покачиванием бота, Жул Антоне лежал на скамейке, подложив руки под голову. Проходил час за часом, а он все дремал, иногда привставая и вглядываясь в невидимую во мгле линию горизонта.