Николай Коняев - Марсиане (сборник)

— Ладно! — брат нагнулся к водителю. — На Петроградскую свезете?

— Садитесь, — равнодушно ответил таксист.

На том месте, где, как надеялась Саша, роддома не оказалось. Там было какое–то управление с длинным названием. И они долго крутились по переулкам и так и не могли найти больницу.

— Что ж ты раньше не узнала? — сердился брат. А Саша не понимала, как так могло получиться, и тихо плакала.

— Да что вы ищете–то? — спросил водитель.

Узнав что, вопреки Сашиным предположениям, даже заинтересовался и долго ходил вместе с братом, рассматривая темные здания, пока наконец у бежевой «скорой помощи» не спросил нужный адрес.

Роддом был закрыт на ремонт.

Саша сидела в такси, плакала и думала, что если бы рядом был муж, то он бы все, конечно, сразу устроил.

— В Снегиревку бы надо, — предложил шофер.

— Мосты разведены, — ответил брат.

— Может, через Кировский попадем, — сказал таксист. — Его раньше сводят.

Брат только пожал плечами.

И они долго стояли у разведенного моста, а с залива дул сырой пронизывающий ветер и гнал по воздуху клочья дождя.

Однако и мост свели, и снова машина помчалась по ночным проспектам, расплескивая лужи.

— Давайте сюда попробуем, — сказала Саша, когда они проезжали мимо Дзержинского роддома.

— Здесь только недоносков берут, — сказал шофер и все же остановил машину.

— Сюда так сюда, — согласился брат, вылезая с сумкой из машины.

— Вы только не уезжайте, пожалуйста, — попросила Саша. — Мы, может быть, еще дальше поедем.

И они прошли в подворотню, где за стеклянной дверью находился приемный покой. Там сидела толстая и приветливая тетка в белом халате.

— Документики! — весело сказала она. — Не вы, не вы! Пускай муж достанет.

— Это не муж, — покраснев, сказала Саша, — брат…

Тетка быстро взглянула на нее, и Саша смутилась еще больше.

— Муж в больнице лежит! — сказала она и тут же поняла, что тетка ей не поверила, и, совсем расстроившись, замолчала.

— Ну и хорошо! — сказала тетка. — Сейчас «Скорую» вызовем и отправим вас куда–нибудь. У нас–то ведь только недоношенные.

— Постойте, — попыталась остановить ее Саша, но тетка уже набирала номер.

Саша печально взглянула на брата и подумала, что зря они ездили на такси, все равно теперь ее отправят на Охту.

— Не бойся, — утешая ее, шепнул брат. — Мосты–то еще не сведены. Может, здесь оставят…

Так и получилось, но Саша не успела порадоваться этому: снова начались схватки, и ее укатили из приемного покоя прямо в родилку.

Наступило утро, дождливое и хмурое.

«Кончилось лето, — грустно думал брат, — совсем кончилось…»

Он долго ловил такси и не знал, что в это время, посреди режущей боли, Саша очнулась и вспомнила в этот короткий миг и мужа, и квартиру, и синюю кастрюлю с отбитой на ручке эмалью, и поняла, что ничего уже не увидит больше. И снова боль захлестнула ее.

А за окнами операционной шел дождь, и крупные капли стучали в дрожащие стекла. Под шум дождя и умерла Саша.

И долго потом врачи вспоминали ее и сокрушенно разводили руками — уникальный случай… Никаких симптомов. Поразительно.

Ее похоронили на пустынном Парголовском кладбище, под тусклым осенним небом, сквозящим в пустоте облетевших ветвей, под трескучий вороний крик.

А тогда в поезде они поссорились. У Саши потемнели от обиды глаза, она сдавленно улыбнулась и ушла в вагон. Ромашов остался в тамбуре один.

«И пусть, — сердито подумал он, рассматривая дрожащую в руке сигарету. — Пусть… Может, так будет лучше. Пусть…»

Потом яростно затянулся и бросил окурок на пол. Наступил на него башмаком и шагнул в вагон.

Саша сидела у окна наклонившись. Ромашов не сразу и понял, чем она занята, пока не подошел ближе. Саша расстегнула «молнию» на сапоге и, отогнув голенище, внимательно рассматривала заштопанную пятку на белом носке. Ромашов сел рядом, и она отчужденно отодвинулась.

В вагоне было шумно. В другом конце студенты гоняли записанную на магнитофоне лекцию по операционному исчислению.

«Если импульсы сообщаются при прохождении вибратором среднего положения…» — бубнил ровный голос, а по всему вагону от одного пассажира к другому бродил пьяный мужичок и плаксиво говорил:

— Нет, вы мне скажите честно–по–честному, как мне в Ленинград попасть?..

И кто–то пытался ему объяснять, что поезд идет совсем в другую сторону, но мужичок не слушал, канючил свое: