Роберт Пирсиг - Дзэн и искусство ухода за мотоциклом [litres]

— Живот. Больно.

— И все?

— Нет. Я ненавижу все это… Не надо было ехать… Ненавижу эти каникулы… Я думал, будет весело, а ничего не весело… Жалко, что поехал. — Он правдивый — как Федр. И, как Федр, смотрит на меня сейчас с растущей ненавистью. Пора.

— Я думаю, Крис, что тебя надо посадить здесь на автобус до дому.

Лицо его совершенно непроницаемо, затем наплывает удивление пополам с растерянностью. Я добавляю:

— Я дальше поеду на мотоцикле один, встретимся через неделю-другую. Какой смысл заставлять, если ты ненавидишь эти каникулы?

Теперь мой черед удивляться. У него в лице ничего похожего на облегчение. Растерянность только усугубляется, он опускает голову и молчит.

Кажется, решение застигло его врасплох, и он испугался.

Он поднимает на меня взгляд:

— Где я буду жить?

— Ну, у нас дома ты жить не сможешь — там сейчас другие люди. Можно у дедушки с бабушкой.

— Я не хочу с ними жить.

— Можно у тети.

— Я ей не нравлюсь. И она мне тоже.

— Тогда поживи у других бабушки и дедушки.

— Там я тоже не хочу.

Я перечисляю еще кого-то, но он качает головой.

— Ну а где тогда?

— Не знаю.

— Крис, мне кажется, ты сам видишь, в чем проблема. Ты не хочешь ехать дальше. Ты ненавидишь эту поездку. Ни жить ни у кого не хочешь, ни ехать. Все перечисленные либо не любят тебя, либо тебе не нравятся.

Он молчит, но в глазах набухают слезы.

Женщина за соседним столиком сердито смотрит на меня. Открывает рот, словно хочет что-то сказать. Я припечатываю ее долгим тяжким взглядом, она закрывает рот и ест дальше.

Крис уже горько плачет, и на нас оглядываются.

— Пойдем погуляем, — говорю я и встаю, не дожидаясь чека.

Официантка за кассой говорит:

— Жалко, что вашему мальчику неможется.

Я киваю, расплачиваюсь, и мы выходим.

Ищу скамейку где-нибудь в этой сияющей дымке, но скамеек нет. Поэтому взбираемся на мотоцикл и медленно едем на юг, глядя по сторонам, ищем, где можно удобно отдохнуть.

Дорога опять выводит к океану и лезет на вершину — та, очевидно, выдается в море, но сейчас вся в плотном тумане. В редкий просвет я вижу: далеко под нами на песке отдыхают люди, но туман тут же накатывает вновь, и снова никого не видно.

Смотрю на Криса и встречаю его озадаченный, пустой взгляд; но едва прошу его сесть, злость и ненависть снова вспыхивают у него в глазах.

— Зачем? — спрашивает он.

— Мне кажется, нам пора поговорить.

— Ну, говори, — произносит он. Вернулся вызов. Крис терпеть не может этот мой образ «доброго папочки». Знает, что все это «благо» — фальшивка.

— Как у нас с будущим? — спрашиваю я. Глупый вопрос.

— Как?

— Я хотел спросить, что ты собираешься делать со своим будущим.

— Я собираюсь ничего с ним не делать. — В глазах презрение.

Туман приподнимается, оголяя утес, на котором мы сидим; у нас происходит неизбежное. Меня к чему-то подталкивает, и по краям поля зрения и в центре его все равно интенсивно, все в одном, и я говорю:

— Крис, по-моему, нам пора поговорить о том, чего ты не знаешь.

Он прислушивается. Чувствует, как что-то надвигается.

— Крис, ты сейчас смотришь на своего отца, который долгое время был безумен. И теперь он снова близок к безумию.

И уже не просто близок. Оно здесь. Дно океана.

— Я отсылаю тебя домой не потому, что на тебя сержусь, а потому, что боюсь того, что может случиться, если я и дальше буду нести за тебя ответственность.

На лице у него ничего не отражается. Он еще не понимает, о чем я.

— Поэтому сейчас мы с тобой попрощаемся, Крис.

И я не уверен, встретимся ли мы когда-нибудь.

Вот оно. Готово. Теперь остальное пойдет само собой.

Он так странно смотрит на меня. По-моему, все еще ничего не понимает. Этот взгляд… я его где-то видел… где-то… где-то…

В раннем утреннем тумане на болотах была маленькая утка, чирок, вот он смотрел так же… Я подбил ему крыло, и он не смог улететь, а я подбежал к нему, схватил за шею и, перед тем как убить, замер и посмотрел ему в глаза: тайна вселенной меня одолела, что ли. Он смотрел точно так же… спокойно и непонимающе… и так осознанно. Тогда я закрыл ему глаза рукой и свернул шею; она сломалась, я пальцами ощутил, как хрустнуло.

Тогда я отнял руку. Глаза по-прежнему смотрели на меня, но теперь ничего не видели и уже не следили за моими движениями.

— Крис, так же говорят о тебе.

Смотрит.

— Что все эти непорядки — у тебя в уме.

Качает головой.

— Кажутся настоящими и вроде бы настоящие, но это не так.