Роберт Пирсиг - Дзэн и искусство ухода за мотоциклом [litres]

— Я устал просто так сидеть и… — Его голос замирает.

— И что?

— И… не знаю. Просто сидеть… как будто на самом деле мы никуда не едем.

— Куда мы должны ехать?

— Не знаю. Откуда я знаю?

— И я не знаю, — отвечаю я.

— Ну а почему ты не знаешь? — спрашивает он. И плачет.

— В чем дело, Крис? — говорю я.

Не отвечает. Потом опускает голову на руки и начинает раскачиваться взад и вперед. Жуть. Потом замирает и говорит:

— Когда я был маленьким, было по-другому.

— Как?

— Не знаю. Мы всегда все делали . Что я хотел. А теперь я ничего не хочу делать.

Он продолжает жутко раскачиваться, спрятав лицо в руках, а я не знаю, как мне поступить. Странное качание, не от мира сего, зародыш в себе, а меня отторгает — отторгает все. Возврат в такие глубины, про которые я ничего не знаю… на дно океана.

Теперь понимаю, где я видел это раньше — на полу больницы, вот где.

Я вообще не знаю, что здесь можно сделать.

Немного погодя укладываемся, и я пытаюсь заснуть.

Потом спрашиваю Криса:

— А перед тем, как мы уехали из Чикаго, было лучше?

— Да.

— Как? Что ты помнишь?

— Было весело.

— Весело?

— Да, — отвечает он и затихает. Потом произносит: — Помнишь, как мы поехали искать раскладушки?

— Это было весело?

— Конечно, — говорит он и затихает надолго. Потом: — Ты не помнишь? Ты меня заставлял искать дорогу домой… Ты раньше играл с нами. Рассказывал истории, и мы ездили делать разное, а теперь ты ничего не делаешь.

— Делаю.

— Нет, не делаешь! Просто сидишь и смотришь — и ничего не делаешь! — И опять плачет.

Дождь шквалами налетает снаружи на окно, а на меня опускается тяжесть — какая-то махина. Крис плачет по нему . Это по нему он скучает. Вот о чем сон. Во сне…

Кажется, очень долго я лежу и слушаю, как потрескивает батарея, как ветер и дождь бьются о крышу и стекло. Потом дождь замирает вдали, и остаются лишь капли воды с деревьев при случайном порыве ветра.

Утром останавливаюсь перед зеленым слизнем на земле. Дюймов шесть в длину, три четверти дюйма в ширину, мягкий и почти резиновый, весь липкий, точно внутренности какого-то животного.

Вокруг влажно, сыро, туманно и холодно, однако вполне ясно, и я вижу: наш мотель стоит на склоне, а внизу — яблони; под ними трава и кустики в росе — или это еще не стекли дождинки. Вижу еще одного слизня, потом еще — боже, да они тут просто кишмя кишат.

Выходит Крис, и я ему показываю: медленно, по-улиточьи слизень движется по листу. Крису нечего сказать.

Уезжаем и завтракаем в городке под названием Уийотт — он немного отстоит от дороги; Крис совсем ушел в себя. В таком настроении в глаза не глядят, не разговаривают, и я его не трогаю.

Дальше, в Леггетте, видим пруд с утками для туристов, покупаем «Крекер-Джеков» и кидаем их уткам; у Криса при этом совсем несчастный вид — я его раньше и не видел таким. Потом выезжаем на извилистую дорогу по прибрежному хребту — и вдруг попадаем в плотный туман. Температура падает, я понимаю, что мы опять у моря.

Туман рассеивается, и мы видим океан с высокого утеса — весь распростертый, синий и далекий. Пока мы едем, я мерзну, до костей замерзаю.

Останавливаемся, я вытаскиваю куртку и надеваю. Крис подошел слишком близко к краю утеса. До камней внизу — футов сто, не меньше. Слишком близко!

— КРИС! — ору я. Он не отвечает.

Я поднимаюсь к нему, хватаю за рубашку и стаскиваю вниз.

— Не делай так, — говорю я.

Он странно сощуривается.

Я вытаскиваю его теплую одежду. Он берет, но волынит и не одевается.

Торопить его нет смысла. Если у него такой настрой, что охота испытывать мое терпение, пускай.

Ждет. Проходит десять минут, пятнадцать.

Кто кого переждет.

Через полчаса — на холодном ветру с моря — спрашивает:

— Куда мы едем?

— Сейчас — на юг, вдоль побережья.

— Поехали назад.

— Куда?

— Где теплее.

Лишних сотню миль.

— Нам сейчас надо на юг, — говорю я.

— Зачем?

— Потому что поворачивать — слишком большой крюк.

— Поехали назад.

— Нет. Надень теплое.

Не надевает, просто сидит на земле.

Еще через пятнадцать минут произносит:

— Поехали обратно.

— Крис, не ты ведешь мотоцикл. Я его веду. Мы едем на юг.

— Зачем?

— Потому что слишком далеко и потому что я так сказал.

— А чего нам не поехать обратно?

Злость все-таки догоняет меня:

— Ты ведь по правде не хочешь это знать, да?

— Я хочу обратно. Просто скажи, почему нельзя.