Андрей Бинев - Тихий солдат

Павел отвернулся, опять приподнял кочергу, но краем глаза все же наблюдал за беспокойством людей в строгих костюмах. Они явно нервничали в незнакомой обстановке, цепко ощупывали внимательными, напряженными взглядами пылающее жаром пространство, а один из них, высокий, стройный блондин, стремительно встретился с Павлом глазами и тут же кивнул на него головой кряжистому мужчине в темном костюме. Тот внимательно, оценивающе вгляделся и ответил таким же важным кивком. Что-то тревожное, неприятное шелохнулось в груди, обдало холодом. От чего это пошло, Павел не понял. Он подумал, что ему просто знакома такая суета, потому что сам не раз бывал ее участником, но это ведь очень давно было, должно было пройти, как болезнь. А вот, оказывается, понимается мгновенно, как будто хоть сейчас становись к ним в один ряд, к этим строгим и серьезным мужчинам с ледяными глазами.

Грохнули тяжелые валы, принимая в себя раскаленный, бушующий белым пламенем лист. Павел ловко направил его и тут же, сделав несколько широких шагов в сторону, перенес раскаленный кривой конец кочерги к выходным валькам.

Густой белый пар от мощной остужающей струи взметнулся жгучим облаком к высокому потолку цеха. В этот момент в цех вошла плотная, неторопливая группа из шести мужчин и двух растерянных женщин. У всех в руках были темные квадратные стеклышки, наподобие экранчиков с короткими держателями. Они поднимали их к глазам и испугано вертели головами. Одна из женщин споткнулась на высоких каблуках, но ее кто-то тут же поддержал.

Рабочие продолжали свое шумное, тяжелое дело, но все в то же время косились в сторону людей, о которых уже с утра шептались на заводе – кто-то очень важный должен был пройтись по цехам. У каждого была своя главная просьба и своя крайняя нужда, но и каждый понимал, что ее нипочем не услышат, даже если все цеха вдруг замрут. Потому что, говорили одни, таких просьб у всех великое множество. Нет, возражали другие – потому что нечего клянчить, а надо работать и работать, чтобы был мир и порядок, чтобы войны не было, чтобы капиталисты локти свои от зависти изгрызли. Павел не слышал на этот раз этих разговоров, но видел, что все напряжены – для всех это важное событие, которое еще долго будет обсуждаться в курилках, до ссор, до безудержного ора друг на друга.

– Чего им локти-то грызть, капиталистам этим! – станут горячиться одни, – Они сами на золоте кушают и в золото гадят! Это мы тут…сирые да босые…!

– Сам ты гадишь! – ответит какой-нибудь смурной работяга и зло плюнет на пол, – Империалисты нас с дерьмом сожрать хотят! А мы им – металл, цельный прокатный лист в самую глотку…, чтоб они подавились, гады!

– Чего тебя жрать! – издевательски рассмеется другой, – У них повкусней жрачка имеется, чем ты со своим вчерашним обедом, батя!

Потом все разом забудут визит высокой комиссии, и ссоры забудут. Зато опять начнут привычно размышлять, как бы выжить на зарплату, как спрятать квартальную премию или хоть самую малую ее часть от жены и потом тихо пропить (или не тихо!), как бы комнатку получить, а то дочь выскочила замуж, но молодой муж уж больно шумный, и вообще чужой он человек, а тут ведь все на восемнадцати метрах, со старухой, и с братом жены, …тот школьник еще, велосипед, опять же, хочет… Где взять на него деньги, где его после хранить? А не купишь, кто его знает, чем мальчишка займется! Пусть уж лучше гоняет по двору… А пальто жене, а дочке подарки, а себе обувь? Еще ведь и внуки пойдут…на тех самых восемнадцати метрах… Это хорошо, что внуки, но куда деваться-то!

…Павел ворочал кочергой и не заметил, как за его спиной остановились люди. Директор, которого он видел всего несколько раз издали, цепко ухватил его за напряженное, каменное плечо.

– Эй, кто-нибудь! – крикнул директор, грузный, седой мужчина с залысинами, в солидном сером костюме, – Замените вальцовщика!

Откуда-то со стороны подскочил все тот же Рыжий, широко улыбающийся, готовый тут же выполнить любое приказание. Он ловко перехватил у Павла из рук тяжелый конец кочерги и на ходу стащил с него рукавицы.

– Тут я, тут! Это мы мигом! Нам бы комнатку только! А то жениться надо… Пал Иваныч, замолви словечко-то, а я пошурую за тебя!

Всё это Рыжий выкрикнул так громко, что стоявший тут же рядом седеющий, сухой человек без возраста, в очках, с плотно сжатыми губами и морщинистым, замкнутым лицом недовольно вскинул бровь над старомодными очками. Он все время болезненно щурился, искоса поглядывая на бушующее в печи пламя.