Андрей Бинев - Тихий солдат

– Я тебя не понял, Антон, – Галич выпрямился на лавке и уставился прямо в лицо верзиле, широко распахнув свои и без того огромные карие глаза, – Что такое «гоп-стоп»? Что у тебя за кум такой? У нас кум – друг, сосед.

Антон отмахнулся, лег головой на стол, вытянув вперед огромные свои лапищи, и сразу, в мгновение ока, заснул. Он громко сопел и нервно подергивал ногой.

Павел покачал головой и многозначительно посмотрел на Куприяна. Тот кивнул и зашептал Тарасову в ухо:

– Я это знал. У него два срока – по малолетке за драку и потом еще за грабеж. Начальник лагеря, ну… «кум» вроде…, написал мне…еще в прошлом году. Я ему запрос отправил…на всякий случай… Говорит, как война началась, так этот покоя себе не находил, метался, точно зверь. Очень его немчура, выходит, огорчила. Да кто их знает, чего у них, у таких-то, в дурьих-то башках? Может, и в самом деле дурь, а может и нет. Насчет того, что «не опозорить», так это брешет…, обычная уголовная бравада. У него же дома-то и в самом деле никогда не было. Зона да общага. Между двумя отсидками вкалывал на каком-то заводе в столице. Туда пришел, оттуда и ушел. Вот такая она, жизнь-то! А боец он, сам знаешь, славный! И парень, видать, хороший… Бывает же такое!

Он оглянулся на Антона, потом опять зашептал:

– Я вот, знаешь, чего думаю…, вот кончится война, добьем гада в его логове…сотрем к ядреной фене, чтобы и духом его не воняло…, распустят нас… Куда, скажем, Антошка пойдет? Ни кола, ни двора! Опять за свое? За старое? А таких, знаешь, сколько! В войсках, на флоте! И ведь герои! А беспризорных нынче? А? Вот то-то и оно! Завьюжит их после, только держись! А им чего – убивать научились, силушки хоть отбавляй, делать нечего, жить негде…, какая у них специальность гражданская? По карманам тырить, да это… «гоп-стоп»… Вот чего я боюсь, Паша! Кто ж с ними заниматься будет? За химоту и к тому же «куму»! Победители! Для них, брат, война, как сама жизнь. Ни дать, ни взять – жизнь! Потому они и отчаянные, смерти не боятся. Я таких перевидал ужас сколько! Вон штрафники… Тоже…народ… Ими дыры затыкают, а они рты разинут и в полный рост…

Павел сонно кивнул. Если бы он только в этот момент знал, как это уже близко к нему, как это скажется после всего, что с ним вот-вот случится.

– Так я на них насмотрелся, – продолжил тихо Куприянов, – Отчаянная братва, а глаза больные у всех. Смотрят, как просят чего! А дать-то нечего… Бог подаст! Среди них много уголовных в прошлом. Говорю ж, дыры ими затыкают, а иной раз почти без оружия идут…, в бою трофейное добывают, с финками прямо в окопы валятся и давай там месить! Так я совсем по-другому на нашего Антошку стал смотреть. Жаль мне его! Сирота круглый, беспризорник в прошлом…, ну и пошел по ихней стежке-дорожке! Парень крепкий, огроменный…, они его и приручили, гады.

– То гады, то не гады! – усмехнулся Павел, – Тебя не поймешь!

– Гады! – рассердился Куприян, – Конечно, гады! …И не гады…понимаешь? Не все, Паша! Не все! Россия-матушка… Бунтарей-то много… Сами не понимают, чего творят. А может, наоборот понимают? А? Я их разных повидал… Сам знаешь, рассказывал… Там и гады были и …не гады, очень даже не гады… У них там своя особенная жизнь…, вход рупь, выход – три. Кругом люди, Паша, люди…

Павел неопределенно пожал плечами и опустил голову. Куприянов замолчал, уставился в темное окно. В том краю, откуда они оба происходили, о бунтах и бунтарях говорить уже давно было не принято, потому что это было также опасно, как и бунтовать.

В доме стало совсем тихо, только время от времени под кем-нибудь скрипнет половица.

Была уже середина ночи, небо все еще висело черное, низкое, непроглядное, когда вдруг с грохотом распахнулась дверь, и в комнату ворвался Иван Крашенинников. Он заорал, задыхаясь:

– Командир! Командир! Прут они! Много их! Вдоль леса залегли…

В этот же момент из квадратной дыры в потолке свесилась голова «Цыгана»:

– Видел! Видел только что! У реки их тоже рыл двадцать, не меньше! Притаились, сволочи!

– Кто! Немцы? – Куприян вскочил на ноги.

– Кто их разберет? Ползут…

В это мгновение у мельницы залился ППШ, за ним еще один, раскатисто грохнула граната.

– Коптев стреляет! – выкрикнул Павел, – Они там с Павликовым в секрете!

Весь дом заходил ходуном – солдаты припали к окнам, еще двое кинулись наверх, на чердак, в сени выскочило сразу трое, и тут же, вышибив дверь, вывались во двор. Первым среди них был Темирбаев. Все трое залегли вдоль фасадной стены дома, и в их сторону из леса немедленно заколотил, засвистел град пуль. Зазвенели, посыпались окна. Кто-то вскрикнул и отвалился от одного из окон, еще кто-то тяжело упал на пол, захрипел. От стены отлетел и Галич, схватился за горло и, отчаянно вращая карими своими глазами, сполз на пол. Пули летели наугад, но в хате было невообразимо тесно и непременно каждое мгновение кого-нибудь задевало.