Николай Шадрин - Время московское

Толик — человек странный, но приятный. Даже ласковый. Все собаки — его друзья. Только дети не любят, не понимают его. О детях в последнее время стали думать, что они чуть ли не умнее всех, что они цветы и прочие радости нашей жизни. Эгоисты они, а никакие не цветы. То есть не совсем маленькие, а те, что курить по сортирам начинают, — до взрослого гуманизма им очень далеко. А иначе зачем было бы все воспитание и просвещение? Я так думаю.

Толик, он неполноценный умственно. И неприятен бывает. Встанет у магазина на крыльце и дикторским голосом: «В Кустанайских степях успешно проведена культива-ция! — он особенно четко произносит в словах последние звуки. — Берегите окружающую вас среду! Ареал маралов на грани катастрофической!» Но это с ним нечасто случается. Больше он молчалив, задумчив. Встанет у какого-нибудь столба, в печаль ударится и не терпит, если кто в это время пристает к нему.

Я, откровенно признаться, тоже его недолюбливал: ходит по дороге, проезжим машинам честь отдает! А под окном «громкоговоритель» устроит: «Работают все радиостанции Советского Союза! Товарищи, проверьте свои часы, последний, шестой сигнал дается в семнадцать часов по московскому времени». Пикает, правда, очень похоже. А однажды он меня даже озадачил. Иду с работы, глядь — Толик, в соломенной шляпе и грудь в орденах.

— Это ты куда так нарядился? — спрашиваю, смеюсь, понятно.

Посмотрел он на меня самым что ни есть пристальным манером, подождал, пока дурацкая улыбка у меня с лица сползет.

— Это не жизнь, — говорит негромко, — а сплошной трамплин, с которого нужно прыгать! — изумил и вниз к дороге детской походкой. Ему уж двадцать с лишним, а походка все детская: шлепает как-то…

Ну, Толик… Толик живет себе — и пусть бы жил, и ничего особенного; но тут с Севера наша Юлька вернулась, сеструха. Ну конечно же, не одна… Понимаете о чем? Я много раз думал об этом и никак не могу постигнуть! То есть вроде и пойму, и соглашусь на мгновение, но вдруг — щелк! — и опять не верю.

Как в бесконечность мира-то не верится. И девчонка ничего, улыбается! Мама, конечно, и всплакнет иногда, и даже вдруг ни с того ни с сего меня похвалит. Ага. За то, что я «парнишка-то»! Удивительные дела случаются иногда с нами в жизни!

Так вот, не помню уж, как это получилось. Он и раньше к нам заходил. Мамка человек сердобольный, поговорит с ним, с Толей, угостит чем-нибудь. А тут как узнал, что мы девочку «купили» — ну все пороги оббил. Агукает с ней, разговаривает, вроде даже понимают друг друга. Уровнем-то, наверно, недалеко ушел. А то встанет на четвереньки, посадит ее себе на спину и аллюром по квартире — только слоны с дивана валятся. Сначала Юлька, конечно, девочку отбирала, а потом — что вы! Как что: «Толя, поводись с Катей, я в магазин ушла!» и си-идит Толик, водится, у него, наверное, способности к воспитанию, кто его знает. Меня с мальцами ни за какие калачи не заставишь сидеть. И даже и это бы ничего. Ну, водится человек, да бог с ним, пусть себе водится, раз нравится. Но эта наша пошлая манера, этот пережиток в сознании человеческом, что у каждого ребенка обязательно отец должен быть! Вот матушка-то моя как-то Катьке на Толика показывает, да и говорит вдруг: «Па-апа». А Катька, глупое созданьице, тоже пальчиком в Толика тычет и повторяет! Я взглянул на него. А он как-то весь поломался, подбородок сморщился, задрожал, закрыл он лицо руками — и на улицу! Мы с мамой так и переглянулись.

И вот с этого дня все и пошло. Следить он за собой начал. И на Юльку, я заметил, как-то особенно смотреть стал.

Раз иду по улице — у колонки бабы. Слышу:

— А дурачка-то что-то не видать стало! — и этакий ядови-итый, липкий смешок.

— Да как же не видать? Тут он. Вчерась видела… вырядился, идет. Я говорю: «Драстуй-ка, Толя». Остановился. «Драстуйте, — говорит, — только поговорить с вами я сейчас не могу, потому что очень спешу».

— Иди ты!

— Да-а. «А куда это, — говорю, — ты так спешишь-то?» «В магазин, говорит, — за детским питанием».

Меня в жар так и кинуло! А они знай балабонят!

— Да-а! Вот слушай. «Только не подумайте, пожалуйста, что это я себе, нет, — говорит, — это я для своей девочки». «Откуда же, — говорю, — у тебя девочка-то взялась? Ты же неженатый!» Задумался он так, голову повесил. «А я, — говорит, — скоро женюсь».

— Ай!

— Ну. «Дак кольца, — говорю, — тогда надо покупать!»