Лондон: время московское

Автор фотографии: В. Клавихо-Телепнев

Этот кадр фотограф Володя Клавихо-Телепнев сделал много лет назад, когда мы путешествовали с ним по Англии. Дело было в городке Хемли-он-Темз, куда мы заехали на одну ночь. Кто-то сказал, что это милый городок и надо на него посмотреть. Вполне возможно, что и так. Но мы застали лишь закрытые ставни, пустые улицы и чаек, встревоженных нашим появлением.

— Сними хотя бы их, — предложил я.

И Володя покорно щелкнул затвором своего Canon , красиво разместив в кадре и реку, и старинный мост, и птиц, круживших над нами. Странным образом эта картинка всплывает каждый раз в моей памяти, когда я думаю об Англии. Об этой стране одиноких чужаков, эксцентричных фриков, старомодно-учтивых джентльменов с бутоньерками в петлицах, деловитых клерков в одинаковых костюмах, словно сбежавших из какого-нибудь балета Мэттью Боурна на свой классический ланч, состоящий из теплого пива и fish&chips . Я люблю приезжать сюда весной. Если рай существует, то, наверное, там такие же цветочные клумбы, как в Queen Mary’s Garden в Риджент-парке. И так же благоухают первые розы. Здесь можно гулять часами в любую погоду: плакучие ивы, полосатые шезлонги, сонные лебеди, какие-то румяные старики и старухи с полотенцами через плечо. Бодрым шагом они направляются куда-то плавать. Куда? Наверное, в воды Леты, чтобы потом выбраться на берег еще более свежими и румяными, готовыми шагать по вечнозеленым газонам в свое светлое будущее. Англия — страна счастливой старости и неприкаянной молодости. Пока старость блаженствует, а зрелость вкалывает в поте лица, чтобы выплатить свои кредиты, молодость находится в поисках места под солнцем, которые приводят, как правило, в паб через дорогу. Там тоже неплохо и наливают Guiness с верхом, но темно, дымно и шумно. И все говорят одновременно, отчего приходится орать, надсаживая связки, как актерам в шекспировских пьесах. Но это и есть Англия! Страна, притягивающая как магнит, и неприступная как крепостные стены Тауэра. Почему-то ее принято считать чопорной и бесчувственной, а она страстная, яростная и шумная. Ее полагается ценить за хорошие манеры и клубничный джем к пятичасовому чаю, а лично мне больше по душе красный цвет ее двухэтажных автобусов, гвардейских мундиров и телефонных будок, из которых давно уже никто никому не звонит. И вкус подгорелых тостов на завтрак, и духовой оркестр, играющий по воскресеньям у Букингемского дворца Моцарта и “Янки Дуддл”, и даже то, что у английских футболистов плоховато с пенальти. Ведь, в сущности, отличительная особенность любого джентльмена — не уметь бить по лицу, даже если он всю жизнь тренирует свой левый хук.

Книга “Лондон: время московское” была задумана как коллективное объяснение в любви к Англии, к Лондону, к великой английской литературе, с которой у русских писателей всегда были особые отношения. Чего стоит, например, фраза Льва Толстого: “Если отсеять всю западную литературу, один Диккенс только и останется”! Или особенно актуальная сегодня мысль Иосифа Бродского, высказанная им в знаменитой Нобелевской речи, что для “человека, читавшего Диккенса, выстрелить в себе подобного во имя какой бы то ни было идеи затруднительнее, чем для человека, Диккенса не читавшего”. Не говоря уже о Федоре Михайловиче Достоевском, который всю жизнь боготворил автора “Оливера Твиста” и даже удостоился у него личной аудиенции.

Поэтому неслучайно, что ключевым в этой книге, кроме Лондона, стало имя Чарльза Диккенса, чей двухсотлетний юбилей журнал “СНОБ” отметил целой подборкой рассказов и эссе, навеянных произведениями английского классика. Наши писатели с большой готовностью откликнулись на предложение сочинить собственные римейки на сюжеты Диккенса, перенеся их в сегодняшний день. И выяснилось, что всё очень похоже: те же контрасты нищеты и богатства, что и 200 лет назад, те же “битвы жизни”, в которых терпят поражения самые достойные и честные, тот же неправедный суд, стоящий на страже интересов богатых и властных. В общем грустные по большей части истории, но, как правило, — и это тоже очень по Диккенсу — в них обязательно присутствует рождественское обещание чуда, робкий луч надежды, ловкий маневр судьбы, всё расставляющий по своим местам.