Виктор Харченко - На реке черемуховых облаков

— Клала я им разрыв-траву, — сказала баба Капа. — Не помогает. Она ее выбрасывает. Как лечь, постель всю перещупает. А найдет — выбрасывает…

Да, помочь ничем нельзя. Но я знаю, баба Капа будет подкладывать и подкладывать эту траву и бороться за сына Олега. Такой уж человек баба Капа. Она никому не позволит любить своего сына больше, чем сама.

Спал я хорошо. Как дома. Приснился мне леушинский Полутка. «Белобрысенькую Капу рано раскулачили, — пел он. — Ее белые штанишки на торги назначили». — «Гражданин, прекратите свои песни, — сказал я ему. — У вас билета нет». На что он хитровато подмигнул и раскрыл рот еще шире; и уже голосом бабы Капы пел: «Не меняй ты никогда толокно на водку!» И я стал подпевать. Так мы пели с Полуткой Жижиным ночь напролет.

Недавно на станции я встретил Олега и жену Катю. Они уже расписались.

— И Капитолина Захаровна довольна, — сказала Катя. — А то, что она говорила, будто я в больнице от нервов лежала, ты не верь. Она ревнует. Все время ревнует меня к Олегу.

Я поздравил молодых и спросил о здоровье бабы Капы.

— Похворала тут, — сказал Олег. — Сердце хватало. По три раза за ночь с постели падала. Сейчас лучше стало.

— Легкие у нее плохие, — пожаловалась Катя.

— Это когда на изоляторном работала — силикоз получила, профессиональная болезнь. Врач говорит, что у нее вместо легких фарфоровый изолятор стоит, — объяснил Олег и улыбнулся виновато. — Но ничего, в деревне люди долго живут, воздух чистый.

— Олегу она все условия создала, — сказала Катя. — Приедет с дежурства, сидит над книгами, молочко попивает.

— Приняли мой патент, — сказал Олег. — Времени много стало. Хочу еще три изобретения запатентовать: подвеска шасси — это целый клубок, только размотать…

— Размотаешь, — сказала Катя, хотя она в подвесках не разбиралась.

Мы попрощались. Он ушел по дороге на Луги, сын бабы Капы и блокадного Ленинграда. Он немного горбился, но шел легко. Его молодая жена семенила следом. Снежок сыпался. На спине Кати он лежал как сахарная пудра на пасхальном куличе.

В стойбище Огонерх жил семейный якут Горохов и пас совхозных оленей. Ему помогали жена и дети. Пролететь мимо стойбища без посадки вертолет Ми-6 никак не мог. Во-первых, охота на волков явно не задалась и надо было посоветоваться с Гороховым и разузнать, где волки. Куда они могли деться. Всю полярную ночь беспрестанно они тревожили совхозные стада, а вот теперь куда-то исчезли… Во-вторых, надо было заправиться. А у Горохова — бочка авиационного керосина… В-третьих, надо было забрать одного из мальчишек Горохова в поселковый интернат, где он учился. Об этом просил директор совхоза, выделивший деньги на охоту.

Пока заправлялись, Горохов-старший, дородный и моложавый якут в оленьей кухлянке, принес завязанный в мешковину мотор снегохода, какой должны починить в совхозной мастерской, потом несколько пачек песцовых шкур. Ему помогали дети, одетые в такие же оленьи кухлянки.

Старший сын, помогая отцу, не снимал школьный ранец, что висел у него за спиной. Одет он был по-походному. За поясом — охотничий нож в ножнах. Видимо, этого огольца и нужно было доставить в интернат.

— Уйбача! — сказал Горохов-отец, смешно коверкая слова. — Садись-ка. А нозик отдай! А то усительница отберет, однако…

Молоденький смешливый бортмеханик Веня засмеялся, глядя на гордого Уйбачу со школьным ранцем и ножом. Вытирая снегом испачканные керосином руки, он сказал:

— Мальчик, отдай бате нож! А то на борт не возьму…

— Куда денешься, парень, — ответил Уйбача насмешливо, видимо, зная, что его полет оплачен совхозной кассой. Бортмеханик перестал улыбаться и спросил:

— А ты кто такой? Кто? А?

— Пастух и охотник! — объяснил Уйбача гордо, отставив правую ногу и вполне независимо глядя на Веню.

— Уйбача! Уйбача! — выглянула из брезентового чума простоволосая якутка и затараторила по-якутски быстро и взволнованно, но так, что даже Веня понял, что она уговаривала сына оставить нож. Однако Уйбача упрямо помотал головой.

— Усительница отоберет! — сказал и отец, вежливо заглядывая в раскосые глаза упрямого сына.

— На такой тесак нужно разрешение милиции, — сказал веско Веня, пораженный упрямством юного тундрового мужичка.

Без умолку кричала мать Уйбачи, размахивая руками, предлагая применить родительское насилие и отнять опасный нож у мальчугана. Однако пацанчик был непреклонен. И без ножа не садился, отталкивая своих братьев в кухлянках, что тянулись к его ножу.