Олег Ермаков - Голубиная книга анархиста

Немного позже заснула и Валя, прижимая кролика.

Очередь. Коридор, обшарпанные стены. Медичка выходит и зовет одного, второго… Кто-то меня толкает. А, моя уже очередь. Вхожу. Ложись, говорит врач. Чего-то не по себе… Игла. Шприц. Давай руку. Втыкает прямо в вену и набирает у меня крови. «Семьсот миллиграммов!» — заявляет медичка. Пишут, что-то говорят. Еще хотят взять столько же. Мамочки… Не-а, дяденька, тетенька, чиво вы? Они доказывают, что это необходимо для раненых. Каких еще раненых? Чичас же не Великая Отечественная война. Нет, говорят, Отечественно-Великая война идет. Захныкала. Они посовещались. Ладно, говорят, возьмем еще только двести и больше не будем. Двести?.. Ну… ну… хорошо. И врач набирает в шприц из вены чуть меньше половины. Смотрит, снова втыкает и еще чуть-чуть добирает. Смотрит на свет…

Бернард тоже спал. Но что ему снилось, неведомо. Наверное, Лохматый.

Утром в лесу пели птицы. Небо над кронами было синим. Светило солнце. Где-то над рекой загоготали пролетные гуси. Валя жмурилась, потягивалась. Кролик не хотел выбираться из теплого гнезда. Вася зевал и морщился. Хотелось пить. А воды кипяченой не было. И он схватил чайник, кастрюлю и пошел на речку. Вернулся умытый, с мокрой рыжей щетиной и посудинами, полными воды.

— Ой, спасибо, Фасечка, — сказала Валя, собираясь умываться из кастрюли.

— Это для каши! — воскликнул Вася.

Тогда она потянулась за чайником.

— А это для чая, — сказал Вася. — Иди вон на речку. Ну и ленивая же ты. А еще хотела у Татьяны Архиповны остаться.

Валя покорно поплелась на речку. Там все сияло. Реяли и кричали чайки. Здорово! Дух захватывало. Она ополоснула лицо и окончательно проснулась.

Когда она вернулась, уже дымился костер. Вася обкладывал ветками кастрюлю, бормоча, что надо было проволоку прихватить, сейчас бы подвесили кастрюлю, как котелок. А для чайника он выломал две рогатки и перекладину и повесил его.

— Ой, скорее, Фасечка, жрать-то охота как! — восклицала Валя, приплясывая возле костра.

— На вот ножик, — сказал Вася. — Нарежь коры для новозеландца с ольхи, наверное. Да, осиновая же горькая. Хотя, подожди, зайцы-то осину и обгрызают!

— Зайцы любят клевер и одуванчики, — сказала Валя.

— Откуда ты знаешь?

— Бабка говорила.

— Твоя?.. А она что, охотница была? — спрашивал Вася, уклоняясь от дыма, отмахиваясь.

— Не-а. Просто всюду ходила, травы собирала.

— А, конкурентов гоняла?.. Да, водичка мутная, — проговорил он, заглядывая в кастрюлю. — Дерьмо, зараза… Ладно, прокипит, стерильной станет. Расскажи про бабку-то. И вообще. Где ты жила? Как?

Валя покачала головой, сидя на корточках и глядя в костер.

— Вальчонок! Расскажи.

— Не-а, Фасечка… Не хочу-ю-ю…

— Ну тогда вон иди кору режь на завтрак сэру Бернарду… Шоу! Хых-хы-ха-ха! Такое шоу и самому Шоу не снилось. У них там, в Европе, конечно, скука. Но это на первый взгляд. Свободы всегда мало. И ее надо каждый день завоевывать, хоть у нас, хоть у них. У нас, конечно, война не на живот, а на смерть. Потому что раб в печенках сидит… Потому и запивают, чтобы раба этого потравить… Иди-иди, режь кору-то. А то хлеба самим не хватит.

— Ты бы, Фасечка, сам и нарезал, — сказал Валя, безмятежно щурясь у костра, протягивая к огню ладони.

— Я?.. — Вася поперхнулся. — Я вон костер поддерживаю. А ты сидишь как барыня. Я тебе что, прислуга?

— Ой, Фасечка. Я вчера так умучилась, так умучилась…

— Ну по своей же глупости. Кто виноват? Что же ты не включила свой джипиэс молитвой-то? Вот, когда пошла искать этого святого кролика?

— Я молилася, — ответила Валя, наморщивая лоб и накручивая на палец прядь засаленных волос. — Молилася, а как же…

— Так и что? Не сработало? Значит, все — случайность.

— Нет, Фасечка. Сработало. К тетеньке меня и вывело. А потом же и тебя.

— Ну это… да, как-то так уж получилось, что я прямо туда вышел. Но… зачем мы побывали у тетеньки ?

Валя посмотрела на него. Сейчас спутанные волосы и потемневшее лицо делали ее похожей на какую-то цыганку.

— Как это?.. Тетенька же радовалась!

— Хых, радовалась . А теперь, наверное, совсем и не радуется, — сказал Вася и тут же пожалел об этом.

Валя закручинилась, на лице ее появилось болезненное выражение.

— Ох, Фасечка… жалко тетеньку Таню. Ой как жалко. Сидит днями и ночами одинешенька. Ни поссать, ни посрать вовремя…

Вася засмеялся, дико косясь на Валю.

— А за что она так наказана?.. Ведь чистая тетенька, ласковая, как ласточка. А мучается. Шьет, пальчики исколола, а эти еще откатывают …