Олег Ермаков - Голубиная книга анархиста

Хых-хы! Кролик?! Хыхыхыхы, хыхы… Нет, она этого не сказала, но могла бы сказать, если бы мне снились пророческие сны! Хыхыхы! Хыхы-хых! Хахаха…

Валя тоже смеялась. Может, и Бернард.

Никто же не знает, как на самом деле смеются кролики.

— Мы его ищем за тридевять земель, — сквозь смех говорил Вася, — а он тут отдыхает…

Он зажег спичку для верности, чтобы при свете увидеть кролика. Вдруг это вообще не кролик? Огонек спички освещал настоящего красного кролика. Ну, сейчас он казался просто черным. Огонек спички отражался в глазу кролика. Наверное, и оба этих человека отражались, тот, что держал спичку, и та, что склонялась, нависала сверху, нежно поглаживая мою шерстку. Ее-то я и ждал. Но вообще-то просто здесь было укромно, а в мешке еда.

— Он разорвал рюкзак, — сказал Вася, светя себе спичкой внутри шалаша. — И добрался до наших запасов.

— Умничка, Бернардик! — тут же похвалила действия новозеландца Валя.

— Буханку погрыз, — продолжал Вася. — Крупу рассыпал… зараза.

— Молодчина, — одобрила Валя.

— Как мы это будем есть?

— А что?

— Но мы же не кролики!..

— Но мы же должны его кормить. Пускай это и доедает.

— Самим бы хватило, — пробормотал Вася. — Ну а не хватит… Хых…

Каннибал.

Валя не поняла, что Вася имеет в виду, оборвав свою реплику. Она все ласкала бедняжку. Да, натерпелся здесь страху. Летал Лохматый, ухал. Но в укрытие побоялся залететь, только ударил крыльями по верху, пыхнул глазами. Жуть. Если бы немного промедлил — оказался бы в его когтях. А когти крепчайшие. Как он ими скрежетнул по суку, перелетев на дерево…

Вася колебался, разводить ли им сейчас костер или нет.

— Мне совсем-совсем не холодно, — сказала Валя.

— А поесть горячего? — отозвался Вася. — Целый же день без крошки.

— Ну, покушаем хлебушка, — сказала Валя. — Покушаем, да, да, Бернардик?

Тот помалкивал благоразумно.

— Но опасно, конечно, вот дерьмо-то… зараза… — бормотал Вася. — И не знаю, что делать. Это из-за твоей выходки. Так бы жгли себе костры, как древнерусские калики.

— Фасечка, а этот… эта… Обла?

— Ну да, — согласился Вася. — В те времена уже рыскало повсюду. Наверное, калики тоже не особо светились. Хотя, что с них взять? А с нас? Эй, ты, Обло-Лаяй! Эй! Чего тебе надо?

Молчало Обло-Лаяй. Тьма царила кругом.

— Давай так пожуем да и ляжем, — решил Вася. — Сил уже нету.

И, поев хлеба с консервами, закусив печеньем, они улеглись, накрывшись одеялами и сунув Бернарда в середину.

— Не лягайся, — ворчал на него Вася, — зараза…

— Тю-тю-тю, Бернардик, — бубнила ласково Валя.

— В Альпах твои собратья сенбернары путников ищут, а ты дрыхнешь здесь, пока калики в кустах шарятся, спотыкаясь…

— Кто шарится, Фасечка? — встрепенулась Валя.

— Да калики перехожие…

— Ну, мы уже здесь.

— Ты же сама пела про «Голубиную книгу», что их было сорок…

— Нет, Фасечка, в «Голубиной книге» сорок было князей, сорок царевичей, сорок попов, сорок дьяконов…

— Тьфу ты!.. Не к ночи, как говорится… А сорок же калик еще были? Были да сплыли? Или это мне приснилось? Ну, будто они из монастыря в Иерусалим шли, а под Киевом встретили князя, и его подруга устроила им подлянку в духе наших полицейских мазуриков, подбросила что-то… Снилось?

— Не подлянку, Фасечка, а чарочку серебряну… — отозвалась чуть слышно Валя. — Приглянулся ей у них Касьян Михайлович… потому как «От лица его молодецкова, / Как бы от солнучка от краснова, / Лучи…»

— А как будто сон такой был. И пир в зале в Киеве, и все такое, потом Иерусалим…

— А ты и там во сне летал?

— В Иерусалиме?.. Нет. Там я не бывал еще…

— Расскажи про Индию, Фасечка, — попросила Валя.

— Прло… Индию… — язык Васи заплетался. — Ну… в общем…

И он уже спал.

…И стопы оторвались от земли. Я полетел. Сразу вверх. Хватит полетов над крышами и кронами, среди проводов. Вверх! Всегда этого хотел, полететь как можно выше. Любопытство меня одолевает, да. Синева небесная вокруг. Еще выше. Пустыня синяя… Но чуть в стороне что-то обозначилось. Направился туда… Что это такое? Контуры какой-то фигуры проступают. Вроде каменное изваяние. Да, каменное, но — живое. Смотрит и молчит. Это, наверное, стражник. Ну, ну, а повыше можно? Можно? Молчит. Молчание — знак согласия. Лечу выше. Фигура уже внизу парит себе. Становится прохладно. Прохладная темно-синяя пустынь. Куда же дальше?.. В замешательстве приостанавливаюсь — и в тот же миг падаю, падаю, падаю… Уже вижу деревья, какие-то дома, вышки, машины, людей… Все, все, надо тормозить. Все.