Олег Ермаков - Голубиная книга анархиста

Валя отрицательно покачала головой. Вася насвистел мотив. И тут Валя вспомнила, что такая мелодия на мобибле Мюсляя.

— Хых-хы-хы, — засмеялся Вася. — Черлт, зараза, и тут Мюсляй намутил… Но если подумать, и правильно. Ведь это Джек Королек, музыкант, тогда еще начинающий, соврал, не моргнув, что песня на стихи Томмазо Кампанеллы, поэта семнадцатого века. Песня мне понравилась, потом он дал почитать и книжку. Но перевод песенки был какой-то… не такой. Там про несчастья, про батьку-алкаша, у которого только дорожный чемодан и бутылка, а этот «Дом Восходящего Солнца» — гибель несет… Не поймешь, то ли питейное заведение, то ли тюрьма. И говорят, что есть более старая версия этой баллады, и поется она от лица пропащей женщины. Ее сгубил этот дом — то ли женская тюрьма, то ли вообще бордель. Такой вот Томмазо Кампанелла, хы-хы…

— А он в дурке сидел?

— Нет, в тюряге итальянской. У нас ведь тоже… сумасшедших не казнили. Дурачкам везде поблажка… хых… хы-хы… Да, Вальчонок?

— Чиво? — спросила она, сидя на корточках перед костром, поправляя прядь волос и бегло взглядывая на него.

Они уже пили горячий чай, когда солнце осветило наконец и макушку дуба, а вскоре и весь остров.

— А я испугалася, — сказала Валя, — когда он попер прямо на нас… Страсть-то!

— Да это же птица. Вот Сева Миноров с Красносельцевым обрадовались бы на нашем месте. Они небось такого в жизни не видели… Давай назовем остров.

— Лебединым?

— Нет, это как-то примитивно. По-другому… — Вася чесал затылок, бородку. — Остров Гангко. Также они кричали? Гангко… Короче, остров Ганга.

— А по-моему, они кричали: ви-си-ви-си, ги-ги, ви-си-ви-си, ги-ги.

— Хых, почти Вася-Вася? А «Валя-Валя» не кричали?.. Ладно, назовем остров Вася-Валя. И это первый остров анархии. И первое постановление совета острова: границы и государства отменены. Ты согласна?

— Я? — Валя смущенно улыбнулась. — Чиво меня спрашивать…

— Потому что анархия — это равноправие абсолютное мужчины и женщины. Ты человек, а потом уже женщина. Я человек, а потом уже мужчина. Человек равен самому себе, но больше, чем звезда, Солнце.

— И я, Фасечка? — спросила Валя, приложив руки к груди.

— Конечно. Солнце же не думает. А ты думаешь… любишь… — Вася начал густо краснеть.

— Ага, люблю тебя, Фасечка, — согласилась Валя.

Глаза Васи сине пыхнули.

— Ну вот! А это и есть главный закон острова, первого анархического острова Вася-Валя. Или лучше Валя-Вася. Валявася, хыы, хы-хы-хы. И вторым постановлением мы упраздняем насилие во всех формах. Полиция, генералы, ракетчики, министры, президенты могут отдыхать. А третьим постановлением освобождаем церковь от тяготы вещания гласом всевышнего.

— Как, Фася? Без церкви будем?

— Церковь пусть будет в голове, если кому хочется. На острове кто хочет, тот пускай и молится, там, или песенки религиозные распевает.

Валя радостно кивнула и тут же начала напевать:

— Слава Василию Великому, кисаринскому чудотворцу! / Молится Василий … от желания сердца, / С теплыми сы сердцами, сы горючими сы слезами, / Из-за уст выпущает мольбы до небес: / «Прости меня, Пресвятая Богородица, и помилуй / Василия Великого, кисаринского чудотворца». / Был ему глас от святой от честной от иконы…

Вася качал головой, смеялся:

— Хых, хы-хы… Вот-вот. Но погоди, надо же продолжить выпускать постановления. Пока нас не накрыли. Обло-Лаяй сразу учует крамолу такую. Мы, островитяне, всех освобождаем. Не подчиняйся. Насилие вне закона. Государство вне закона. Все министерства, чиновники, солдаты — вне закона. Президенты вне закона. Вне закона любви. Таковы первые постановления утра начала новой эры! Год первый, месяц апрель, или лебедень, день первый. — Вася посмотрел на Валю. — Жалко, не на чем все это записать. Но и так хорошо. Постановления ушли в эфир.

— И чиво теперь?

Вася запрокинул голову, озирая небеса.

— Будем ждать перемен. Они уже начинаются… Уже пошло-поехало, заработало.

— А тетеньку Татьяну Архиповну тоже ослобонили? Не будут полицейские к ней приставать? — вдруг вспомнила Валя.

— Да, — сказал Вася. — Всем выйдет освобождение. И политзекам, пуссям…

Валя остро взглянула на него.

— Фасечка, так они уже на свободе.

— Кто? — не понял Вася.

— Ну, Пусси Райот, — внятно сказала Валя.

— Есть и другие, — ответил Вася, — которые сидят за убеждения. А из тех, знаменитых, некоторые, я слышал, до сих пор скрываются. Их же было больше. А посадили трех.