Олег Ермаков - Голубиная книга анархиста

А на севере Белкинский лес, старинные березы, Лосиная усадьба, дупло Черного монаха Желны».

Следует великолепная дробь, а потом заунывные крики: кли-и-кли-и-кли-кли-и! А за ними: крю-крю-крю-крю! И снова раскатистая дробь.

Митрий Алекссевич:

— Как он это делает?..

Сева Миноров: «И дальше на север — два железных креста, а кому поставлены — неизвестно. Здесь жил кузнец, ковал детей, и один стал поэтом. Постоишь на заре, может стихи услышишь: „Чуть зацветет иван-чай, / С этого самого цвета, / Раннее лето, прощай, / Здравствуй, полдневное лето“.

Поэт существо тоже странное, сказочное.

Да и рыбак, если подумать. Забирается в какие-то дебри, возится со снастями, сидит, ждет, уставившись на поплавок, припечатывает кровососов ладонью на шее! Н-на щеке! Н-на лбу! Как будто там, в глубинах водится крапчатая летучая рыба, которая кричит, как феникс. Есть такая сказка…»

Ведущий: «Сева Максимович, я уверен, что наши радиослушатели так и замерли сейчас в ожидании…»

Сева Миноров, посмеиваясь: «В ожидании чего?»

Ведущий: «Крика феникса!»

Молчание.

Молчание затягивается.

Сева Миноров: «Эх, да ведь рано утром меня не песенки феникса разбудили, а мат-перемат наших соотечественников, рыбаков или охотников. От палатки, матерясь, уходили какие-то люди, хлюпала вода под сапогами. Скорее всего, охотники и были. Моя палатка стояла вблизи оставшейся после разлива большой лужищи, где плавали утки».

Разносится кряканье.

Сева Миноров: «Они и крались сюда, чтобы посидеть в засаде под дубками, а здесь — палатка и храп слабоумного, еще не поймавшего крапчатую летучую рыбку.

Ушли. Я их и не видел. Задремал и очнулся от стука. Потянулся к оконцу, защищенному сеткой… Кто там на этот раз?

Птица это и была, напоминающая чиновника в белой рубашке и черном сюртуке. И этот чиновник стучал своим красным здоровенным клювом. Что это ему взбрело в голову? Какой-то спятивший Аксентий Иванович Поприщин, ей-богу! Обзывал другого чиновника проклятой цаплей, а сам вон кем обернулся — артистом! Хе-хе…»

Снова громко стучат дощечки.

Митрий Алексеевич:

— Сева — маг.

Ведущий: «Так что же, поймали вы птицу-рыбу или на этот раз остались без добычи?»

Сева Миноров: «А как вы думаете?»

Ведущий: «Э-э… мм… думаю, что да!»

Сева Миноров: «Увидел зимородка и тот даже успел на ходу поговорить со мной… А это была любимая птица Виктора Трофимовича, моего Баха. Что же еще мне надо?..»

Снова слышна музыка Бранденбургских концертов.

Ведущий Сказчич-Морочич: «Благодарим вас, Сева Максимович!»

Сева Миноров: « Беботеу вевять , как говаривал Хлебников-славка».

Музыка Баха прерывается полетом огненного шмеля.

Ведущий Сказчич-Морочич: «Ну что ж, дорогие бёрдмэны и все хлебниковцы и просто сочувствующие, время нашей передачи подошло к концу… И, как подсказывают мне, снегопад уже прекратился. Самое время прогуляться по свежим улицам… Времирь-то уже, наверное, добрался домой и, попивая чай, раздумывает над новыми вопросами для нашей следующей передачи.

Да, нам предстоит услышать немало интересного! Литератор Олег Трупов расскажет о поэме Велимира Хлебникова „Марина Мнишек“. Боб и Лиэээй представят новый — с пылу с жару — альбом Леонида Федорова, чьи песни уже звучали сегодня в эфире, „Элегия“, а также альбом этого года „Взрыв цветов“, записанный вместе с русскоязычным израильским коллективом „Крузенштерн и пароход“. Гуль-мулла позабавит притчами Хаджи Насреддина. Эль расскажет о творчестве современного русского композитора Антона Батагова, в частности о его „Музыке для тридцати пяти Будд“ и совместной работе с тибетской певицей Юнчен Лхамо. И, конечно, неутомимый бёрдмэн Сева Миноров принесет нам кое-что за пазухой, и это будет встреча с питерским бёрдмэном, живущим сейчас в усадьбе купцов Кургузовых… И Дмитрий Алексеевич Красносельцев наверняка сейчас нас слушает в своей глуши на реке, передаем ему привет и эту заключительную песню».

Звучит песня «Воскресенья»:

…Когда стихли последние аккорды, в темноте послышались всхлипывания. Вася прокашлялся.

— Вальчонок? Ты чего?.. Хых… Я думал, ты там дрыхнешь…

Но Валя продолжала безудержно плакать. Митрий Алексеевич встал, зажег спичку, нашел на столе батарейки, вставил их в фонарик и, светя им, принялся что-то разыскивать, бормоча: «Где-то же была… А вот давно свет не отключался и… запропастилась…» Он обшаривал укромные места своего жилища и наконец отыскал керосиновую лампу. Но керосина в ней не было, и ему пришлось выйти в конюшню. Вернулся он с бутылкой и, попросив Васю посветить фонариком, осторожно наполнил лампу и зажег ей гребешок. Валя все шмыгала носом.