Юрий Нестеренко - Комбинат

— Кто? — вырвалось у ожидавшего менее трагичный финал Николая.

— Трое подонков из девятого класса. Были свидетели, как они ее затащили в подвал, их арестовали, а через пару дней выпустили «за недостаточностью улик». Один был сыном председателя горисполкома, другой — племянником мэра, бывшего секретаря горкома. Третий, правда, всего лишь младшим братом лейтенанта милиции, не самая великая шишка — но если бы попытались все повесить на него одного, он бы потянул за собой двух других. Ну и все на этом кончилось, как вы понимаете. Их только перевели в другую школу, чтобы замять скандал.

— А мэр — тот же, что и сейчас? Хотя нет, нынешнего у вас тут, говорят, никто не знает…

— Да, нынешнего из Москвы прислали, когда тот в область ушел. На повышение.

— И все утерлись? Не нашлось даже никаких журналистов, которые стали бы копать эту историю? Ведь это уже девяностые были. Свобода прессы.

— Какая свобода?! — махнул рукой Михаил. — Это, может, в Москве у вас свобода была, да и то недолго. Холодова вон вашего взорвали, да и…

— Ясно, — перебил Николай. — А вы, значит, после этого случая из школы ушли?

— Нет, ушел я потому, что жрать стало совсем нечего, — грубо ответил Михаил. — На зарплату учителя было уже даже одному не прожить, а Светка тоже без работы сидела. Пришлось как-то крутиться, чтобы выжить… на рынке шмотками торговал у кавказца одного, потом челночил, в Турцию за дешевым дерьмом мотался, потом, наконец, поднакопил, чтобы этот свой колбасный бизнес открыть, хотя все равно кредит пришлось брать под залог квартиры и грабительские проценты… со Светкой тогда крупно поскандалили, она говорила — мол, бомжами нас оставишь, но ничего, отбился, в плюс вышел, хотя, скажи мне кто за десять лет до того, что из меня коммерсант выйдет… мотоцикл вот приличный купил, не дерьмо советское, на котором раньше катался, а «Ямаху»… ну и только, в общем, все более-менее наладилось, как… — он снова выпил и принялся вяло ковыряться в тарелке с салатом. — Только вы про это не пишите, — вдруг спохватился он. — Вы напишите, что патриотически настроенные байкеры Красноленинска начинают кампанию по борьбе за здоровый образ жизни.

— А с комбинатом вы, стало быть, никак не связаны? — осведомился Николай, проигнорировав последнюю реплику, и отправил в рот ломтик сыра.

— А с чего мне быть с ним связанным? — буркнул Михаил.

— Ну как… тут говорят, что у вас все с ним как-то связаны.

— Не знаю я ничего про комбинат и знать не хочу, что там делается! — произнес Михаил неожиданно агрессивно.

— Так-таки и не знаете? У меня сложилось впечатление, что здесь это все знают или, по крайней мере, догадываются, только говорить не хотят. Тем более, ваша подруга там работает…

— Вот у всех и спрашивайте. А у меня своих проблем хватает.

— Ну хорошо. А с вашей подругой я могу побеседовать?

— Зачем?

— В чисто, разумеется, деловом плане. В личной жизни я вам не соперник, — широко улыбнулся Николай. — Если хотите, можем даже где-нибудь посидеть втроем.

— Да ничего интересного она вам не расскажет…

— Ну, как сказать. Для моей статьи мне нужно выслушать мнение различных красноленинцев. Чем разнообразнее, тем лучше. С вашим городским начальством я тоже буду общаться («когда оно наконец соизволит — кстати, опять никто не звонит!» — добавил он мысленно), но оно меня интересует меньше, чем простые люди.

— Ну, я ей скажу, если она захочет, я вам позвоню, — ответил Михаил без энтузиазма, практически повторив слова Светланы относительного него самого. И Николай понял, что и на сей раз слышит неправду.

— Можете сразу дать ей мой телефон, — тем не менее, по-американски улыбнулся он и протянул визитку. — все-таки не каждый день ей предлагают интервью для московской газеты.

— Хорошо, — буркнул Михаил, убирая карточку в карман рубашки.

Из коридора донесся звук ключа, поворачиваемого в замке, а затем хлопнула входная дверь. Для Николая это было неожиданностью — он был уверен, что Светлана придет с работы позже — и на лице Михаила, как он заметил, тоже мелькнуло замешательство. Хозяин вдруг схватил обе бутылки со спиртным, явно желая убрать их с глаз, но, вспомнив о приличиях, спросил гостя: «Вы больше не будете?»

— Нет, — усмехнулся Николай, на дне рюмки которого все еще оставалось на палец его сильно разведенной розовой смеси.

Михаил поспешно поднялся и убрал бутылки в бар, оставив на столе только «Святой источник». Надо же, подумал Николай, шифруется от бывшей жены — та, видать, и впрямь продолжает считать его почти непьющим. Если он не напивается в хлам, по крайней мере дома, такое вполне возможно, особенно учитывая, что они теперь почти не общаются — вот только какое ему теперь дело до ее мнения?