Юрий Нестеренко - Комбинат

— Про это у нас не принято говорить. Ну, в школе рассказывают, конечно, байки всякие. Но вы же в байки не верите?

— Ну, как говорится, сказка ложь… Так что за байки?

— Ну, будто бы там три круга…

— Комбинат же по форме пятиугольник?

— Ну это так говорится, что три круга, — терпеливо, как для тупого, пояснил Женя. — Внешний — там вроде как обычные люди работают. Бухгалтеры там всякие, счетоводы, машинистки… сидят, бумажки перекладывают.

— Ну какие сейчас машинистки? Компьютеры же кругом.

— На комбинате нет компьютеров. Там такое особое поле, что никакая электроника не работает. Ни компьютеры, ни мобильники, ни даже часы электронные и калькуляторы. На счетах считают.

Николай хотел сказать, что это чепуха, но вспомнил проблемы с мобильной связью вблизи комбината и промолчал.

— Начальство тоже во внешнем круге все сидит, — продолжал мальчик. — Ну и обслуга всякая разная всего этого. Дальше своего внешнего круга они никогда не ходят и даже не знают, что там делается. Даже начальники отделов не знают, кроме самых главных. Потом — средний круг. Там работяги и охрана. Много охраны. Говорят они там чуть не голые работают, чтоб вынести ничего не могли, и принести тоже. Большинство — зэки. Или бывшие зэки, которые, как срок кончился, вольняшками работать остались. Но оттуда все-таки выпускают. Потому что там еще не главные цеха. Только предварительные и вспомогательные. А главный — внутренний круг. Там то, ради чего существует комбинат. Но те, кто туда вошел, обратно уже не выходят. Кто бы ни был. Даже если из начальства кто туда забредет, обратно его уже не выпустят.

— Что, до пенсии? — усмехнулся Николай.

— Вообще никогда. Больше этих людей никто не видит. Ни живыми, ни мертвыми.

— А готовая продукция? Ее как вывозят?

— Ее не вывозят.

— То есть как?

— Так. Машины с комбината порожняком идут. Это любой шофер знает.

— Слушай, ну это ж бред какой-то! Что там у них, во внутреннем круге — черная дыра, что ли?

— Может, и дыра, — мальчик пожал плечами, и его отрешенно «демоническое» выражение лица, типичное для рассказчика страшных историй, вдруг сменилось обычным детским: — Я же вам говорю, это все байки. Вы что — в сказки верите?

— Не верю, — согласился Николай. — Но насчет готовой продукции — правда?

— Говорят, что да. Но это вы у шоферов спрашивайте.

«И спрошу, — подумал Селиванов. — Надо будет еще потолковать с Сашкой. Впрочем, экспедитор Марина тут, пожалуй, еще более ценный источник…»

— А в каком круге твоя бабушка Маша работала, ты знаешь? — осведомился он вслух.

— Во втором. В среднем, то есть. Там женские цеха тоже есть.

— И что там делала?

— Не знаю. Я ее не помню. Я совсем маленький был, когда она умерла.

— А… твой дядя? Тоже там же?

— Да. Только не называйте это дерьмо моим дядей, — скривился Женя.

— Ну, что уж тут поделаешь. Родственников не выбирают.

— Почему не выбирают? При Сталине, вон, от родни отрекались. Вот и я от него, считайте, отрекся.

— Ну… в принципе, логично. Но надо же его как-то называть.

— Шибздик. Это его блатная кличка.

— Ясно, — хмыкнул Николай.

— А вы правда журналист? — спросил вдруг Женя.

— А кто я, по-твоему? Американский шпион, выведывающий тайны комбината?

— Было бы неплохо, — заметил мальчик.

— Боюсь, что московский журналист Николай Селиванов для этого слишком известен, — усмехнулся Николай.

— Спорю, что отец не спрашивал у вас документы. Поверил на слово. А назваться можно любым именем.

— Ты выиграл, но твоя мама мой паспорт видела. Да и тебе могу показать журналистское удостоверение, — Селиванов широко улыбнулся.

— Фальшивку изготовить в наше время не так уж трудно, тем более в Америке, — не смутился Женя.

— Вынужден тебя разочаровать, но я действительно тот, за кого себя выдаю. В Америке, правда, бывал. Но ЦРУ упустило эту возможность меня завербовать. Совсем, гады, мышей не ловят после перестройки, — Николай продолжал забавляться.

— А вы бы согласились? — серьезно спросил мальчик.

— Стать шпионом? У меня, знаешь ли, уже есть работа. И, кстати, похожая на работу разведчика. Я ищу информацию, которую пытаются скрыть, в том числе и государственные люди. Но сообщаю ее не спецслужбам, чьим бы то ни было, а обществу. Что, на мой взгляд, куда правильней и благороднее, уж извини за пафос.

— А я бы согласился, — Женя словно не слушал. — Я бы все им рассказал. Только чтобы они меня забрали в Америку. Или в Европу. Главное — прочь отсюда.