Юрий Нестеренко - Комбинат

— Но ведь и винтику может быть лестно быть частью большого и могучего механизма. Особенно если вне этого механизма он ничего из себя не представляет — а ведь таких, согласитесь, большинство. И когда этот механизм ломают даже из самых прекраснодушных представлений о свободе… — Васильчиков сделал жест рукой, словно обводя пространство за окнами.

— То мы получаем Красноленинск, — закончил за него Николай.

— Именно так. В его нынешнем виде, — старик отправил в рот маленький кусочек торта и тщательно его прожевал. Людей не просто лишили работы и денег. Их лишили цели.

— По-моему, вы переоцениваете местных алкоголиков. Никогда у них не было никакой цели, кроме как набухаться. Ну и чтоб сосед жил еще хуже, чем они.

— Вечно-то у нас интеллигенция презирает свой народ, — добродушно усмехнулся Васильчиков и отпил еще чаю.

— Строго наоборот, — резко возразил Селиванов. — Это народ вечно презирает интеллигенцию. А интеллигенция весь XIX век на него чуть ли не молилась. Чем кончилось, известно.

— Тогда какую же свободу вы хотите дать такому народу?

— Лично я уже ничего не хочу, — сердито пробормотал Николай. — Я хочу написать свою статью и уехать отсюда. Вы можете что-нибудь посоветовать мне для моего материала? Есть тут у вас что-нибудь примечательное, кроме комбината, свалки и тюрьмы?

— Ну, что примечательное… что у всех, в общем-то, то и у нас. Городской парк есть, в тридцатые там парашютную вышку построили, потом она еще долго стояла, когда уже никаких прыжков давно не было. Мальчишки туда забираться любили, это у них в некотором роде вид спорта стал, ну или обряд посвящения во всякие уличные компании — залезть и повисеть на руках над бездной, или даже на одной руке. Ну и разбивались, конечно… Еще самоубийцы оттуда прыгали, тоже вроде как традиция. Родители много раз писали в горисполком, чтобы эту вышку снесли, им всё обещали, но так она до самой перестройки и достояла. А потом какие-то ушлые люди наняли за бутылку водителей, подогнали технику и буквально за ночь вышку на металлолом разобрали, незаконно, конечно… Тир там еще был, комната смеха и зал игровых автоматов, но этого всего тоже давно уже нет, одни пустые павильоны, где наркоманы, в некотором роде, тусуются, как это у них теперь называется… Эстрада была, там когда-то по выходным музыканты выступали и праздничные концерты проводили, потом несколько раз рок-фестивали устраивали, ну, местные, конечно, где уж нам заезжих звезд приглашать… но потом ее сожгли, шпана какая-то сожгла. Пруд был, там в свое время даже лебеди жили, черный и белый, но их бомжи еще в начале девяностых съели. Сейчас там даже уток нет, один мусор среди ряски плавает. Вообще, в парк в одиночку лучше не ходить, опасно.

— Да я и не рвусь, — усмехнулся Николай. — И так ясно, что более унылого места не сыщешь. И у входа, конечно, девушка с веслом и пионер с горном. Причем у пионера отбита рука, а у девушки — кусок ноги.

— Почти угадали, — невозмутимо подтвердил старик. — Только не у входа и не с горном. Девушка возле пруда стояла, а пионер — не просто пионер, а памятник Павлику Морозову. В советские времена к нему школьники регулярно ходили цветы возлагать и в почетном карауле стоять.

— В белых рубашечках и галстуках под холодным дождем?

— Ну, да… простужались, конечно. Но никто не возмущался, сами понимаете. Был даже трагический случай, когда мальчик заболел воспалением легких, а его еще и не диагностировали вовремя… думали — ОРЗ… в итоге умер он. Но скандал, конечно, все равно замяли… Не знаю, в каком они нынче состоянии… статуи, в смысле. Давно уже в парке не был.

— Ладно, с парком ясно. Еще что тут есть?

— Стадион «Трудовые резервы», он открыт, но официальных соревнований там давно не проводится. Дворовые команды в футбол играют да школьники бегают, которых туда на физкультуру гоняют. Потом ДК комбината, но он уже десять лет как закрыт… вы мимо него проезжали.

— Точнее, проходил, — кивнул Николай. — Мне эти советские дворцы культуры напоминают присказку про морскую свинку — которая на самом деле и не свинка, и не морская.

— Ну, напрасно вы так, Николай Анатольевич… кое-какая культура там была, кружки всякие, выставки… детского рисунка там, народных промыслов… хор ветеранов… кино опять же показывали… ну, конечно, не филармония, но все лучше, чем по подъездам водку пить и на стенах гадости писать?

— Гадости на стенах в этой стране всегда писали, — возразил Селиванов. — Задолго до всякой перестройки и упадка вашего комбината.