Мария Метлицкая - И все мы будем счастливы [сборник]

— Уже подумала, — жестко ответила Кира. — Мама, решение принято. У Миши там перспектива. Работа. Бывший коллега ему обещает. Дело его. Ну и я как-то устроюсь. Мама, там, знаешь ли, тоже еще никто не пропал! Никто, понимаешь? Ну и потом… Устроимся и вызовем вас! И будем все вместе.

Ни секунды она не верила этому. Прекрасно понимала — этого никогда не будет. А сказала.

— Ну нет! — Отец хлопнул ладонью по столу. — Мы туда никогда не уедем! Никогда, понимаешь? Плохо ли здесь, хорошо, а родина! Тебе мы это не объяснили — наша вина. Мы тебя не держим, езжай. А про нас и не думай, я всю жизнь ей отдал, родине своей. Плохой, хорошей — не знаю. — Он резко встал, качнулся, и мать тут же вскочила, чтобы его поддержать.

«Пора, — подумала Кира. — Все, надо ехать. В конце концов, это еще не прощание. Это — начало прощания. Только теперь надо почаще к ним ездить — единственное, что я могу. А сейчас вдвоем им будет проще, когда уйдет раздражитель. Вот так получается».

Мать увела отца в комнату, и Кира зашла попрощаться, помогла матери уложить его в кровать. Наклонилась.

— Папочка! Ты нас пойми, умоляю! Ну не складывается здесь у нас!

Отец чуть привстал на локте — Кира видела, что даже это простое телодвижение далось ему с большим трудом. Откашлявшись, просипел:

— А может, дело в другом? Не в стране и не в режиме? Может, дело в человеке? Знаешь, дочь, — он снова закашлялся, — все от человека зависит. Если здесь он бесполезен и ни на что не годен… Подумай, дочь! — И повернулся к матери: — Не забудь!

Мать кивнула. Кира не поняла, о чем они. Да и ладно.

У двери мать протянула ей плотный конверт.

— Здесь деньги, Кира! Немного, но сколько уж можем. Вам в дорогу. Вам же многое надо — ну, разное там. Я с Раей Левиной говорила, у нее сестра с детьми уезжала. Она меня и просветила. Да тебе лучше меня все известно! Возьми!

Она держала в руках конверт, и в глазах ее были испуг и мольба. Чего она боялась? Что Кира откажется?

Кира прижалась к матери и тихо сказала:

— Спасибо, мам! Ты даже не представляешь, как нам это надо!

Мать всхлипнула.

В электричке Кира не могла сдержать слез. «Какая тяжесть на сердце, какая тоска. Электричка эта, кратовская, дорога, знакомая до каждой мелочи, каждого деревца, каждой урны. Дорога слез и тоски».

Ей всегда казалось, что она не очень любила своих родителей. Точнее, спокойно без них обходилась. Ей было вполне достаточно редких, раз в месяц, коротких и скупых встреч — повидались, и ладно. Она не ждала от них помощи — никогда и никакой — и не прибегала в родительский дом, когда ей было невыносимо плохо. И в голову бы это ей не пришло! Она никогда не рассказывала им о своих проблемах, уверенная, что так им будет спокойнее. Нет, вспомнила: что-то произошло на работе, какой-то конфликт с начальством, и она очень переживала. Приехав к родителям, неожиданно для себя начала подробно, в лицах, рассказывать об этом. Держаться не было сил — разревелась. И вдруг увидела, поняла, что им это точно неинтересно — отец продолжал листать «Советский спорт», иногда повторяя свое вечное «угу». А мать лепила пельмени. И вдруг, посреди Кириного рассказа, подняла глаза и сказала:

— Ой, Костя! А свинина-то постная! Может, сальца добавить?

Кира поперхнулась от возмущения и обиды, схватила пальто и выскочила на улицу. Как было жалко себя! Окна квартиры выходили во двор, аккурат на ту скамейку, где плакала обиженная Кира. Наверняка мать подходила к окну — она любила поглазеть во двор: кто как поставил машину, кто из соседок судачит на лавочке. Кира просидела на той скамейке около часа. Подняла глаза на окна родительской квартиры — мать отпрянула от окна. Она поднялась и пошла на станцию. С откровениями было покончено — теперь навсегда.

Трудно было с этим смириться — принять то, что она, по сути, им тоже не очень нужна. Обидно? Обидно. Может, дело в том, что она рано ушла из дома? Какая разница? Но вот сейчас, в эти дни, когда до отъезда оставались считаные месяцы, почему-то особенно болела душа.

А дома удивила Мишкина реакция — так удивила, что она смешалась.

— Раскошелились старички? Ух ты! И их пробило! Ну, Кирка! Гуляем!

Кира ничего не ответила. Было обидно — и юморок его дурацкий, и эта неприкрытая радость. И это «раскошелились старички».

Не удержалась, выдала:

— А они тебе чем-то обязаны, Миша?

Он ничего не понял.

— Мне — нет. А вот тебе… Ты же единственная дочь.

— А приличная единственная дочь не бросает своих, как ты изволил выразиться, «старичков» — приличная и единственная дочь живет возле них и заботится о них!