Мария Метлицкая - И все мы будем счастливы [сборник]

Семейство брата сидело у телевизора с выключенным звуком — оберегали покой дорогого гостя. Лица у всех были серьезные и напряженные. Никитин расхохотался — слишком забавной была эта картина. Просто кино!

— Ну вы даете, ребята!

Надечка обняла дядьку, и он почувствовал такое тепло, что чуть не расплакался. «Не дай бог! — испугался он. — Совсем разнюнился. Но какая чудесная девочка! И какая родная».

Потом сели ужинать, и Никитин все сетовал, что, как всегда, после Томкиных деликатесов уедет с тремя лишними килограммами. А отказаться не мог — да как откажешься? Все свое, домашнее, сделанное с душой, и это чувствуется. Он вспомнил, как мать, прекрасная кулинарка, говорила, что кухню не обманешь и с плохим настроением или с неохотой к готовке лучше не приступать.

Томка, любимая невестка, готовить любила. И каждый раз, когда Никитин принимался ее нахваливать — искренне, от души, — говорила:

— Маме нашей спасибо! Это ее заслуга, она научила.

Никитину становилось грустно. Томка и Тата. Две планеты, два полюса. Нет, его жена не ненавидела его родителей, ни слова не говорила — ни плохого, ни хорошего. Ну есть они и есть — что ей до них? Где она и где они? За всю совместную семейную жизнь виделась с ними раз десять, не больше. Ну и достаточно — кто они ей? Чужие. А когда он хотел отправить к старикам на каникулы Славика, Тата фыркала:

— Еще чего! И что он там будет делать? Ты не подумал? Гонять с босяками в футбол?

Он обижался: почему с босяками, откуда такое презрение? Я тоже, между прочим, из них, босяков! Ты не забыла?

Но ехать к бабушке с дедушкой Славик отказывался. И мать его в этом поддерживала. В конце концов Никитин смирился — наверное, они правы. Что ему, московскому избалованному парню, делать в глухой провинции?

Томка, именно Томка до последнего дня смотрела за его стариками. Не брезговала ничем — и подмывала, и подтирала, и готовила еду. Как он ей благодарен, господи! И ведь ни разу ни брат, ни невестка не попрекнули его тем, что все свалилось на них! Он помогал только деньгами. Нет, и это немало! Но столько лет тянуть тяжелобольных стариков…

Он видел, в который раз все видел и чувствовал, и ему становилось невыносимо горько, так горько, что он еле сдерживал разбухший в горле комок. Нет, конечно же, он радовался за родных, был счастлив, наблюдая за их жизнью. Они заслужили!

Им часто бывало трудно, но ни разу они не посетовали, не пожаловались и не объявили себя несчастными. А какие бывали времена!.. Не дай бог! Когда закрыли завод и брат потерял работу, стало совсем тяжело — годы были такие, всем было трудно. Тогда подхватилась Томка. Чем она только не занималась! Летом выращивала рассаду и продавала на рынке, осенью — яблоки, сливу — стояла на дороге с ведрами и, совершенно не стесняясь, продавала проезжим автомобилистам.

Говорила:

— А мне не стыдно! За себя не стыдно. А вот за страну…

Мыла полы в двух школах, вязала какие-то шапочки. Хваталась за все, ничего не боялась. И как-то выжили — как все выживали в те времена. А когда, слава богу, открылся завод и брат туда вернулся, Томка тяжело заболела. Врачи говорили — сорвалась, человеческие силы не безграничны. Ванька тогда не отходил от ее кровати, готовил еду, купал. Нет, конечно же, с Надечкой! Надечка всегда помогала. Рано научилась готовить — «спасибо бабулечке!» — убирала, стирала и гладила. Весь дом был на ней. А Ванька был рядом с Томкой. Слава богу, ее тогда выходили. Никитин, конечно, высылал деньги и отправлял продуктовые посылки и лекарства. А однажды приехал и ужаснулся — в доме пахло болезнью и нищетой. Впрочем, все тогда были нищими, хотя его самого это почти не коснулось.

Он смотрел на брата и его семью — сплоченных, бесконечно родных и любящих друг друга, готовых всегда друг друга поддержать, проживших всю жизнь без обмана, предательства, лжи. Как складно сложилась Ванькина жизнь! Как складно и честно! А у него, у Никитина? Как он распорядился своей единственной жизнью? И как нелепо и страшно она сложилась. И уже ничего не исправить, ничего не изменить. Ничего и никогда. Вот что самое страшное.

Никогда у него не будет нормальной семьи. Никогда не будет ребенка — никакого, пусть даже плохого и неудачного, но все равно бесконечно любимого.

Тата… если она уйдет… Да, он вполне может жениться. Мужчины поздно выходят в тираж. Только хочет ли он? Все заново, с нуля. Нет сил привыкать, нет сил приспосабливаться.

Пусть все останется так, как есть. Даже если ему суждено пережить жену. Впрочем, смерти, конечно, он ей не желает.