Роберт Ибатуллин: Демаскировка

— Именно, Гренцлин. Вы просто невероятно догадливы. Может, догадаетесь и о причине моей болтливости?

— Я так скоро умру, что мне можно выбалтывать что угодно?

— На этот раз не угадали. Я же сказал, что самое меньшее несколько месяцев вы протянете. Я откровенен с вами, потому что хочу сделать вам предложение. Не от себя, от Гильдии.

— Я вас слушаю.

— Стать одним из нас.

— То есть?…

— Вашу личность перепишут на пергаленту и перенесут в машину. Внешний облик можно сохранить. Кстати, это означает избавление от люциевой болезни, да и вообще бессмертие.

— Предложение интересное. — Ни на секунду у Гренцлина не возникло желания его принять, но нужно было выяснить, чего хочет Суэво. — А что взамен?

— Сущий пустяк: составить правильный отчёт об этом деле.

— А, понимаю. Отвести от вас обвинения?

— Именно, Гренцлин. Мы-то с вами знаем, что в неполадке виноват король, он сам это знает, и скоро будет знать, что мы знаем. Он, разумеется, понимает, что вы не напишете этого в отчёте, и ждёт, что вы свалите всё на Гильдию. Вы, должно быть, уже сообразили, что король нас не любит, а он ожидает, что вы это сообразите и что пожелаете выслужиться, утопив нас. Даже если в вашем отчёте не будет прямых обвинений против нас, он ухватится за любой намёк, любую возможность истолковать его не в нашу пользу. Если будет публично объявлено, что Гильдия создала негодный автокат, это сильно ударит по нам — не смертельно, но сильно. Наши привилегии могут быть отозваны. Вы же будете осыпаны высочайшими милостями, но… ни бессмертия, ни даже лишнего года жизни король вам не даст.

Гренцлин понимающе кивнул.

— Могу ли я спросить, почему вы действуете в отношении меня не кнутом, а пряником? Да ещё и таким дорогим?

— По-вашему, это пряник?

— Ах, вот оно что! Ну конечно, вы намеренно подставили меня под люцию. Теперь вам кажется, что я у вас в руках. Отменная работа, просто отменная. Но что если я скажу нет?

— Вам не дорога собственная жизнь?

— Мне дорога собственная душа, мейстер. Душа, которую Господь создал бессмертной и без вашей помощи.

— Душа не существует вне вещественного носителя. Она бессмертна только в бессмертном теле. Впрочем, вы скажете, что это ересь. Хорошо. Тогда как насчёт баронессы?

Гренцлин насторожился.

— Что вы имеете в виду?

— Мы можем вернуть ей память.

— Что? Записать обратно на живой мозг?

— Не совсем.

Гренцлин встал. Хорошо, что лицо забинтовано и по нему не прочесть, как подействовали эти слова. Он сжал в кармане кассету.

— Я подумаю над вашим предложением, мейстер.

Он зашагал к выходу, не оборачиваясь. Суэво ничего не сказал вслед.

Дежурный гофмаршал в напудренном до снежной белизны парике и расшитой позументами ливрее с удивлением посмотрел на Гренцлина.

— Вы явились на высочайшую аудиенцию в маске, сударь?

Инвестигатор молча приподнял кожаную коломбину.

— Ах, вот как… — Гофмаршал с трудом удержал невозмутимое выражение лица. — Пожалуй, да, сударь. Вам лучше остаться в маске. Соблаговолите пройти за мной.

Они зашагали по галерее, увешанной батальными полотнами. Полуциркульные окна до пола смотрели в парк, на большие фонтаны.

— Приём начнётся в одиннадцать часов, — заговорил на ходу дежурный гофмаршал. — Вас вызовут по имени. Аудиенция продлится около пяти минут. Отвечайте только на вопросы его величества, сами вопросов не задавайте. Отказом на высочайшие пожелания не отвечайте. Выходя, не поворачивайтесь к его величеству спиной. — Они вошли в белую залу, полную людей. — Здесь я оставлю вас, господин Гренцлин.

В зале стояли группами и вполголоса переговаривались мужчины вельможного вида, все в париках и сверкающих золотом кафтанах с орденскими лентами. Гренцлин выглядел среди них призраком, живым трупом в его чёрном сюртуке, с чёрной фазаньей двууголкой под мышкой, в маске, да ещё и землисто-бледный и отощавший за два месяца люциевой болезни. Его сторонились. Разговоры затихали при его приближении. Всё это было привычно. Гренцлин почти не волновался. Должно быть, ещё и потому, что принял с утра десять капель опиума, просто чтобы заглушить неутихающие боли в животе.

— Коллежский адъютор Гренцлин! — раздался чей-то торжественный голос.

Провожаемый странными взглядами, Гренцлин направился к дверям с резными золочёными вензелями «W III».

Король Вратислав Третий стоял у окна, как на парадном портрете, на фоне искусно драпированной портьеры с геральдическими львами — низкорослый мужчина средних лет в чёрно-жёлтом полосатом дублете. Лицо монарха было невыразительным, белый шрамик стягивал угол слегка перекошенного рта в гримасу вечной скуки. Гренцлин отвесил поклон по предписанной форме — двууголка в левой руке у пояса, правая рука по шву.