На этот раз барон Морбонд пребывал не в мимолётном приступе гнева, а в холодном, непоколебимом бешенстве. Рапира в его руке не дрожала.
— Прекрасный… — попытался сказать Гренцлин, но из пересохшего, обожжённого рвотой горла вырвался только неслышный сип. Мучительно морщась, Гренцлин усилил голос: — Прекрасный момент, ваша милость. Никогда в жизни так не мечтал умереть, как сейчас. Колите. — Трясущейся рукой он потянулся к табурету за кувшином воды. Морбонд больно хлестнул его рапирой по руке. — Клапос! Дайте глотнуть воды, и я всё скажу!
— Пейте. — Морбонд терпеливо дожидался, пока Гренцлин осушит полкувшина. — Итак, о чём вы сговаривались у меня за спиной?
Гренцлин отставил кувшин. Лицо ещё зудело и жгло, всё тело ломило, но способность мыслить мало-помалу возвращалась.
— Она сама вам рассказала? — спросил он и тут же ответил себе: — Нет. Тогда бы вы знали всё. Выследили слуги, конечно. Всё это сказки, что они её суеверно боятся, да?
— Говорите! — Морбонд вновь приставил острие к его шее.
— Уберите это, ваша милость. Не надо блефовать, вы не убьёте королевского чиновника при исполнении. Я и так всё расскажу. Но сначала хочу услышать от вас: почему вы солгали, что не знали Реммера?
Клинок дрогнул.
— Это Севенна вам рассказала? — Барон хранил самообладание, но его глаза потемнели от боли.
— Поверьте, ваша милость, она не подслушивала. Просто через дверь вашего кабинета слышно лучше, чем вам кажется. Итак, почему?
Барон положил рапиру на стол.
— Послушайте, Гренцлин, я не изменник. Я бы не пустил этого арродиста на порог, но он назвался вашим тайным агентом. Сказал, что всё делается с ведома короля, что его величеству угодно спрятать Арродеса от автоката и Гильдии. Да, я согласился предоставить ему убежище. Да, я был дураком, что поверил. Я был так ослеплён, что поверил бы во что угодно, лишь бы вернуть Севенне её память… её душу… — Морбонд встал и развернулся спиной к Гренцлину.
— Реммер пообещал вам это? — Гренцлин не верил своим ушам. — Что Арродес вернёт Севенне память, если вы дадите ему убежище? Но это невозможно, даже алмеханики неспособны перезаписать воспоминания на живой мозг…
— Мне-то откуда знать такие вещи?
— Теперь понятно, — Гренцлин глотнул ещё воды. — Наверное, они из-за этого и поссорились. Реммер уговаривал Арродеса сыграть в шарлатана, а тот отказался…
Морбонд не слушал.
— Реммер сказал, что память Севенны записана в этой самой машине, — сказал он, — что у него есть план, как заманить машину в ловушку, убить и вытащить эту самую ленту, как бишь её… Гренцлин, поверьте, я на всё готов, чтобы она вновь стала человеком. А этот прохвост к тому же убедил меня, что работает на короля! Что помощь Арродесу не будет изменой! Как я мог устоять?
— Стала человеком? А по-вашему, она не человек?
— Она пуста внутри. — Морбонд всё ещё стоял к нему спиной. — У неё всё поддельное. Она научилась делать вид, что получает удовольствие от украшений, музыки и прочего, но меня не обманешь, я-то видел, как она постепенно учится изображать эти чувства. А в делах Венеры она холоднее льда. Вы никто, Гренцлин, меньше чем никто, мелкий шпик подлого сословия, поэтому я не обинуюсь рассказывать вам такие вещи. Она не испытывает любовной страсти, и даже не умеет притворяться, потому что некому было научить её притворству в этих делах. Она ничего не хочет. Не только этого — совсем ничего. Она только старается угодить. Она пустая оболочка. У неё не просто стёрли память. У неё вынули душу.
— Но она хочет вернуть память. Это настоящее желание, не так ли?
— Этого хочу я. А её научили, что жена должна следовать желаниям мужа, что это правильно . Вот что для неё важно, только это одно — делать всё правильно! — Морбонд наконец развернулся к нему. — Вы об этом с ней говорили? Она и вас убедила, что сама хочет вернуть память?
Гренцлин не верил, не смел поверить. Морбонд слеп, он просто ничего не видит, если Севенна не открывает душу ему, это не значит, что у неё вовсе нет души… но если он прав… Последний смысл… Он рискнул жизнью и навлёк на себя смерть, и всё было впустую? Поверить этому — значило предаться отчаянию такой глубины, что лучше бы сразу умереть.
— Позвольте мне поговорить с её милостью, — проговорил он, еле шевеля губами.
— Вы с ума сошли — просить меня о таких вещах?
— Я мог бы предать забвению эту историю с Реммером…
— Шантаж? — В лице Морбонда ничего не дрогнуло. — Какой вздор. Пишите свой донос, я готов ответить перед законом. — Он сунул рапиру в ножны, двинулся к двери, оглянулся. — Кстати, воздаю должное, Гренцлин — вы поступили по-рыцарски. Пока не восстановите здоровье, пользуйтесь моим столом и кровом. Но, разумеется, баронессу вы больше не увидите. Храни вас Господь. — Морбонд вышел.
Читать дальше