Александр Кулагин: Повесть Волшебного Дуба

В мгновение ока, цепляясь за мои нижние ветки и неровности коры, дети вскарабкались на меня и укрылись в густой листве. Эрик, желая узнать, кто же это едет, осторожно прополз почти до самого конца той ветви, на которую он забрался, чтобы лучше видеть дорогу. Я почувствовал, как ветвь прогибается под его далеко уже не младенческим весом.

"Аккуратнее ты, оболтус! К твоему сведению, это моя любимая веточка! - мысленно обругал я его. - Сломаешь, и придётся мне её опять двадцать лет отращивать!"

Тем временем на дороге появился одинокий всадник в богатых одеждах и длинном плаще, верхом на красивом вороном жеребце с золочёной сбруей. Всякий залюбовался бы, глядя на то, как детали конской упряжи сверкают и играют на солнце. Резко осадив коня посреди дороги, всадник повернул голову, осматривая окрестности. Острый взгляд лукавых тёмных глаз устремился в нашу сторону.

- Это барон Бальдрик! - шепнул Эрик. И я почувствовал, как принцесса ещё сильнее вжалась в мою ветвь и ещё ниже наклонила голову, коснувшись подбородком коры.

Честно говоря, я не очень разбираюсь в понятиях человечьей красоты. Однако насколько я успел понять из чужих бесед, барон Бальдрик считался в народе весьма привлекательным мужчиной. Особенно часто я слышал это из уст деревенских женщин. Не раз и не два молодые и не очень молодые селянки, остановившись на отдых под моей сенью, с хихиканьем обсуждали при мне "какой же господин барон лапочка". Подобных разговоров я успел наслушаться досыта. Но глядя сейчас издали на этого человека, гордо восседающего на своём чёрном как смоль скакуне и высокомерно озирающего с него округу, я никак не мог взять в толк, что же такого особенного находят в нём деревенские дурочки.

Худой и высокий, словно пихта, барон состоял сплошь из одних острых деталей: заострённый подбородок, длинные чёрные волосы с отдельными остроконечными прядками, тонкие острые усики и бородка клинышком того же цвета, узкий острый нос с горбинкой, чуть заострённые кончики ушей... Да ещё глаза, взгляд которых, казалось, был способен пронзить собеседника насквозь.

Барон был облачён в элегантный костюм со множеством лент, кружавчиков и прочих украшений. Оттенок костюма я бы охарактеризовал как "цвет безоблачного апрельского неба, слегка подёрнутого утренней дымкой". На голове барона красовался великолепный остроконечный головной убор того же оттенка с тёмно-бирюзовым остроконечным пером в тулье.

Я незаметно склонил свои ветви так, чтобы моя листва как можно лучше скрывала принцессу и её друга от глаз наблюдателя. Возможно именно благодаря этому, а может быть из-за того что барон вглядывался не слишком внимательно, спрятавшиеся дети остались незамеченными. Повременив некоторое время, всадник обернулся, звонко свистнул и крикнул кому-то:

- Эй! Ну скоро вы там, остолопы? Долго мне ещё вас ждать? Эдак мы и к ночи до замка не доберёмся! А ну поднажмите! Кто последний - тот дурак!

Разразившись диким хохотом, барон лихо пришпорил коня и в мгновение ока скрылся из виду за буковой рощей. Через некоторое время на дороге появилось ещё четверо усталых и взмыленных всадников. В отличие от своего предводителя они были тяжело вооружены и к тому же облачены в плотные кожаные доспехи. И не удивительно - ведь это были телохранители барона, обязанность которых состояла в убережении господина от всевозможных опасностей.

Барон Бальдрик полагал, что народ королевства недолюбливает его, и потому предпочитал везде перемещаться в сопровождении личной охраны. И рассуждал он вполне здраво: люди действительно его недолюбливали. Потому что было за что.

С тех пор как король Ричард, отправляясь в поход, оставил государство под присмотром своего кузена по материнской линии, житьё у простого люда становилось только хуже. Почти каждый месяц жадный и склонный к самодурству королевский регент придумывал и вводил какой-нибудь новый налог для подданных его величества. Надо сказать, подданные эти отличались редкостным долготерпением и покорностью. Несколько последних неудачных мятежей научили их этому. Да и сами монархи, также наученные горьким опытом, ныне проявляли по отношению к своему народу куда больше заботы, нежели в былые времена, и крестьянам попросту незачем было бунтовать.

Однако за те три года, в течение которых на троне восседал барон Бальдрик, люди успели изрядно устать и обозлиться. И всё чаще они вспоминали полузабытые песни, оставшиеся со времён последнего большого восстания и призывающие к борьбе с ненасытными кровопийцами. Уже пару раз во время очередного объезда бароном королевских владений, когда он со своим эскортом останавливался в какой-нибудь деревне, дабы порадовать местных жителей своим высочайшим посещением, кто-то в задних рядах собравшейся толпы внезапно затягивал одну из песен, сочинённых в те лихие годины. После этого всю деревню показательно наказывали, удваивая или даже утраивая для неё обязательный ежемесячный сбор в казну. Однако трудно было сказать, способствовало ли это усмирению нарождающегося бунта или напротив лишь разжигало затаённое недовольство.