Деревенские мальчики, видно понимая его волнение, старались не надоедать ему вопросами обо всем городском — автофургонах, царапающих стены, дрессированных собачках, леденцах в красных коробках, раздвижных партах, пасте «Идеал», смывающей чернила, спортивных синих тапочках, жвачных конфетах с тмином, ручке, пишущей пятью цветами, — рассказывал Амон и в этом полушепоте доверия и теплоты Душан вдруг почувствовал опять то редкое и счастливое состояние острого ощущения своего «я» и окружающего, что бывает только в этом глубоко человеческом, задорно–мечтательном возрасте.
Дед пришел звать их на ужин в самое неподходящее время, когда решили уже вести братьев в глубь зарослей, потому братья закричали, замахали в досаде, но дед сказал, что ужинают у них и ложатся рано и нельзя, чтобы двое маленьких горожан жили здесь по другим часам. Мальчики, отвернувшись, зашептались, и было решено собраться завтра с утра, чтобы посмотреть на ночные проделки женщины, живущей в дупле орешины, ведь тот, кого она опутает зелеными волосами, чтобы поднять к себе наверх, оставит следы на траве, и вот по следам этим мальчики и найдут орешину.
Пока шли к дому, Душан все думал о завтрашнем страшном, отстал и упал, ступив на какой–то темный куст, дед и Амон терпеливо подождали его, и Душану было приятно видеть брата заботливым и нежным. С той минуты, как они сели в машину, Душан заметил, каков брат добрый, может, потому, что был ошеломлен он новым, красивым, смотрит на все весело и жадно и душа его смягчается.
Зато дед удивил Душана, когда долго смотрел, как он идет к ним по тропинке, вынимая из рукавов рубахи колючки темного куста:
— Я вот давно наблюдаю за тобой, и в городе, и здесь. Это в характере — не ходить там, где идут все. Мы идем по тропинке, а тебя тянет в сторону, где колючий куст. Да, это в натуре, трудно тебе будет в жизни…
— Он всегда так, — подтвердил Амон, — ему тесно с кем–нибудь вдвоем на улице, обязательно свернет…
«Этот неразгаданный дед» — ироническое выражение бабушки. Оказывается, не только Душан желает разгадать его, но и дед следит за каждым шагом мальчика.
Еще больше удивился Душан, когда Амон бросился к какому–то полосатому, круглому камню, думая, что это притаившаяся черепаха, вернулся сконфуженный, и дед сказал:
— Глупый, ведь камень, похожий на черепаху, интереснее. Я бы его взял и увез с собой в город. — И стал объяснять, что вся прелесть этого камня в том, что внутри его есть желание, беспокоящее камень, заставляющее его притворяться, и чтобы быть похожим на существо хотя и близкой, но другой формы, надо напрячься, не боясь разорвать внутренние нити и пролить каплю крови — замечали в трещинах камня красное? Как затрепетал камень, как заволновался он, когда Амон бросился поднимать его, и как было ему тяжко и горестно, когда неудачное притворство было разоблачено! А черепаха менее интересна, можно сказать, что она совсем неинтересна, потому что в своем благодушии давно позабыла время, когда была камнем и тоже притворялась, ничто ее больше не мучает: ни желание изменить форму, окраску и цвет и быть похожей на существо более сложной формы, ни готовность к пожертвованию хотя бы каплей крови, — словом, все, что еще не стало, а желает стать, — богато и интересно: а все ставшее и успокоившееся — бедно и банально, ибо там, где природа устала и нет у нее желания менять форму, все разлагается изнутри и панцирь снова делается каменным, возвращаясь к изначальному своему низшему состоянию.
«Любопытно, — думал Душан, — значит, забор, желающий стать домом, — лучше самого дома, деревня, притворяющаяся, будто она город, — интереснее города, собачка, делающая вид, что прыгает она выше дрессировщика, — богаче его…»
А сам он со своей странной привычкой — ходить всегда не по тропинке и ровной дороге по следам взрослых или рядом с ними, а по краям и ямам, через кусты, куда его неодолимо тянет и где один неверный шаг — и можно упасть, пораниться. Разве непохож он в своем желании убежать от знакомого, надоевшего, банального и идти туда, где не ступит никогда здравомыслящий и осторожный Амон на притворившийся камень?
Наверное, всюду лежат, притаившись и изменив свою окраску, такие вот камни с внутренним желанием, корни, похожие на куриные лапы, стекла, притворяющиеся каплями, медные шарики, делающие искусно вид, что они монеты и цветы, трепещущие, как бабочки, — все они чем–то похожи на людей, каждый человек обнаружит среди них себе родственного двойника. И не поэтому ли люди, найдя круглый камень с глазами, вешают себе на шею, пропустив через мокрый глаз нитку, монеты зашивают младенцу поверх кармана, а голубые стекла вплетают в косы, чтобы двойник, если человек утомлен и рассеян, болен или крепко уснул, отвел от него беду.
Читать дальше