Вероника Кунгурцева - Киномеханика

— В чём ты вымазала мою рубашку?

— Покрасила порошковой краской, — спокойно ответила она, скашивая на него взгляд, но не повернув головы и тем самым давая понять, что, хотя он, вопреки элементарной вежливости, подошел сзади и принялся ее допрашивать, не произнеся и дежурного приветствия, это мало ее волнует. — А что прикажешь с ней делать, если кровь, до того как она высохла, сразу не присыпали солью?

— Теперь я буду знать, что предмет первой необходимости для человека, на которого нападают с разных сторон, — это соль.

— Я же не упрекаю тебя, — возразила она, переходя к следующему кусту помидоров, вода из шланга еле текла, — а лишь объясняю, что красить пришлось потому, что отстирывать пятна стало уже поздно и бессмысленно. Возможно, я переборщила с насыщенностью цвета, и он получился слишком мрачно-синим, но ведь и пятна на груди, я тебе скажу, были не жидкими. Если не хочешь носить при себе соль, то и не ходи в парадных сорочках там, где могут расквасить нос.

— Во-первых, почему ты так уверена, что это моя кровь? — высокомерно парировал Марат. — А во-вторых, не знаю, какого сорта была твоя краска. Может, из самых дешевых да еще просроченная! Только она испортила ткань — и теперь рубашка расползается на мне от малейшего неосторожного движения. Конечно, сделанного тобой не воротишь, но, поскольку запасная у меня далеко, а сегодня в восемь часов я иду в кино, где мне предстоит важное свидание, тебе придется одолжить мне иголку с ниткой, желательно синей. Ну, или черной.

Только теперь Тоня повернулась к нему всем телом и запустила палец в прореху, больно зацепив ссадину.

— Какой же надо вести образ жизни, чтобы раз за разом рвать нейлон! — с интересом сказала девушка, тоном давая понять, что его версия о разрушительном влиянии синего порошка на ткань — не стоящая обсуждения чепуха. — Кроме того, рубашка опять вся в каких-то пятнах, от известки до солидола! Впервые встречаю мужчину, который так не бережет одежду, что ее хоть каждый вечер зашивай и перекрашивай! На дядю Колю проще стирать, а он с чем только не возится: и с санаторским фуникулером, и со своей машиной. Но раз уж я, как ты говоришь, виновата, то мне и приводить тебя в человеческий вид. Ты же пока дополиваешь за меня помидоры и болгарские перцы. Раздевайся.

— Только быстро! — проворчал Марат. — Для стирки и сушки сейчас нет времени. Лучше признайся сразу: если ты намерена копаться, сам по-скорому заштопаю.

— Если только скорее швейной машинки! — донеслись слова Тони. Она уже уносила рубашку, держа ее перед собой двумя пальцами.

И глядя на то, как она при каждом шаге до конца распрямляет коленки и аккуратно ставит на землю ступни, для устойчивости выворачивая их наружу (совсем еще ребенок! в каких облаках она витает?), Марат с внезапно охватившей его тревогой крикнул ей вслед:

— Смотри без фокусов! Если ты прострочишь мне на ребрах швы, как вытачки на груди женской блузки, тогда уже точно ничего не останется, как только подарить мою рубашку твоему хваленому дяде Коле на ветошь — руки от нигрола вытирать. Кстати, увидишь Элю — шли ее сюда: я за ней присмотрю, чтобы она не отвлекала тебя от дела.

Оставшись один, Марат повесил в развилку сливы шланг так, чтобы вода в конечном счете разбрызгивалась над грядками, выхлопал и оттер как мог влажными ладонями белесые подвальные пятна на брюках. Не было никакой уверенности, что, высохнув, они не проступят во всей своей былой неприглядности, но не было и выбора. Потом, фыркая от холодка водяных струек на содранной коже, принялся мыться от макушки до пояса. Разводы краски в сгибах локтей и, видимо, в других местах, которые он без зеркала не видел, оттирались плохо, как ни скреб он их короткими пальцами с обкусанными до мяса ногтями. Пожалуй, эта синюшность оказалась вроде той, что покрывала шею и грудь Тони, стекая в мелкий вырез ее домашнего халатика. В другое время Марат, возможно, и не отказался бы произвести впечатление сердечника, тем более что это было вполне убедительно, но не сейчас. В этот вечер он должен излучать силу, энергию и непоколебимую уверенность в себе. Настраиваясь на такой лад, Марат и бровью не повел, когда за его спиной, а вернее — прямо над ухом вдруг раздался скрипучий мужской голос.

— У дяди Коли в гостях можно и мыло спросить, я не жадный, — скрестив на груди тяжелые мосластые руки (их кости, непропорционально широкие, полностью закрывали его узкую грудную клетку), проговорил поджарый старик. Синяя выцветшая майка оттеняла его черное, прокопченное солнцем тело. Прежде он, видимо, молча наблюдал за тем, как Марат умывается.