Вероника Кунгурцева - Киномеханика

Разумеется, Петрик не был бы старым сидельцем и старшим узником, используй он запонки, этот превращенный в оружие дар врага, только для того, чтобы причинить хоть и ощутимую, но бессильную в своей запоздалости боль. Нет, на этом бы он не остановился, а раскрыв свое инкогнито, ошеломив истицу и не давая ей опомниться, стал бы всяческими способами выпытывать имя и координаты истца. И попробуй она уклониться от ответа — он осыпал бы ее градом самых каверзных вопросов, точных наблюдений и неотразимых угроз. Не запонки ли истца она ему подарила? Покупая рубашку на вырост, выбрала 50-й размер — не оттого ли, что его носит истец? И если она тем не менее продолжит слезно клясться, что самостоятельно выдвинула против Петрика обвинение, что истец о нём и не подозревает, ну, тогда оставалась еще крайняя мера: Петрик хотел пригрозить, что распространит среди труппы театра информацию о том, что истица допустила интимную близость с ответчиком. Такое покрыло бы ее несмываемым позором, по сравнению с которым Жекин конфуз на пляже — не более чем морщинка на отутюженном платье. В то, что Петрик решится исполнить такую угрозу, Марат в глубине души не верил, хотя и не высказывал свои сомнения вслух. В целом же план представлялся ему хорошим, разве что чересчур изощренным и несколько театральным. Но это и сам Петрик чувствовал, и оно было неизбежно, поскольку в стенах закрытого Учреждения узники за неимением собственных биографий выковывают свои идеи из фактов жизни истцов, а эта женщина всё-таки служила в театре. Подобно этому, и планы Марата не могли быть ничем иным, кроме как причудливым сплавом морской теории и практики азартных игр.

Гораздо большее опасение Марата — он, впрочем, и об этом не говорил вслух — вызывала самонадеянность Петрика. Особенно флирт с истицей. Тут в применении к себе и данному случаю он вдруг терял зоркость и осторожность, столь свойственные ему в наставлениях, которые давал Марату. Например, он уверял, что ответчики опознают истцов без всяких документов, фотографий и представлений — чисто по интуиции и десять лет спустя после последней очной встречи. Но тогда, если развернуть это правило острием в противоположную сторону, что мешало этой инженюшке из захудалого театра тоже по наитию с первых шагов Петрика в ее гримуборную почувствовать, кто есть кто, театрально заломить руки и воплями созвать всю труппу, после чего Петрик окажется связан по рукам и ногам и весь его хитроумный план полетит вверх тормашками. Нет, прежде следовало пару-тройку раз якобы случайно разминуться с ней на улицах ее городка и понаблюдать за реакцией. Вот когда Петрику пригодился бы товарищ, незаметно наблюдающий эту сцену со стороны: гладко пройдут эти случайные встречи или та женщина в ответ на укол наития обернется и с подозрением уставится Петрику в спину? Еще более безрассудно отказ Петрика от товарищеской помощи выглядел в деле исследования театрального закулисья — ведь всякая актриса окутана паутиной интриг и сложных отношений в труппе, внутри которой под маской трагика или весельчака вполне мог скрываться и таинственный истец Петрика. А непредвиденные затруднения! Вот Марат, паче чаяний вынужденный действовать не в театре, а всего лишь в кинотеатре, где вместо живых людей на сцене и в закулисье — элементарный плоский экран, и то готов разорваться на части, хотя его интересует всего лишь пара-тройка заранее известных лиц и мест в кинозале. Но Петрик, ссылаясь на свой авторитет, принял решение действовать поодиночке, и теперь, если они с Маратом оба потерпят поражение, вместо того чтобы вдвоем одержать две победы, в этом будет изрядная доля вины старшего узника, и с него спросится.

Такие мысли — возможно, от неутихающей ломоты и стреляния в ноге — обуревали Марата, пока он шел к дому Адика, чтобы проконтролировать, получил он через Элю записку или нет. Впрочем, на дороге тут и там он находил подтверждение своим опасениям. По мере того как спадал зной и воздух еще не темнел, но как-то сгущался, напитываясь пряными ароматами, людей вокруг становилось всё больше. Если на тихих дорожках и улочках такое многолюдство, то какое же столпотворение ждет его у входа в кинотеатр?

Он спросил время. Семь. До начала сеанса на всё про всё час. Даже в такой мелочи, как сносный внешний вид, трудно обойтись без напарника. Из двух костюмов проще, чем из одного, составить нечто мало-мальски приличное. И Петрик в одиночку после перипетий и каверз тысячекилометровой дороги надеялся заявиться в гримуборную актрисы и пленить ее, если Марату одному не во что было одеться и для того, чтобы скромно занять обычное место в кинотеатре, не вызывая своим видом недовольства нарядной публики. Сильнее всего его беспокоила разодранная на ребрах рубаха, в прорехах которой предательски багровели свежие подвальные ссадины. А между тем швейный ремнабор — две иголки с белой и черной нитками, воткнутые за лацканы куртки, — был утоплен вчера вместе с этой курткой во время злополучного сбора мидий. Да и будь он при Марате, вряд ли нашлось бы уединенное место, где он мог бы снять рубашку и спокойно присесть для ее починки, вытянув ногу и привалясь разгоряченной спиной к корню какого-нибудь дерева. Пока он шел, на дорогу отовсюду выныривали из зелени люди. И за высокими шпалерами слышались голоса, мелькали загорелые тела и пятна ярких одежд.