Владимир Шаров - Царство Агамемнона

Мать, – повторила Электра, – в успехе романа была очень даже заинтересована. Говорила всем, что отец пишет роман о ней, что она главная героиня. Еще важнее было то, что ей впервые отдавали должное. Она с юности думала о себе как о демиурге, как о космической силе, управляющей мирозданием. Теперь отец, причем публично, об этом свидетельствовал. Конечно, она была ему благодарна, писала мне на Колыму, что он ее воспел, ввел в круг высших стихий, признал в этом круге равной среди равных. Со времен Тротта убежденная, что за ней не признаю́т, отказывают в том, на что она имеет полное право, тут у отца она наконец получала свое”.

11 октября 1984 г.

Разговор долгий, начали в десять часов вечера, закончили под утро. Электра разлила чай и для зачина говорит: “Как бы ни было страшно всё связанное с отцовским романом, я бы многое дала, чтобы хоть одним глазком его прочитать. И тогда и сейчас тут ничего не поменялось, сколько раз представляла, что держу его в руках, прочитав, перелистываю страницу, к чему-то возвращаюсь, перечитываю, затем иду дальше.

Так получилось, что и когда отец писал «Агамемнона», и когда стал его читать, а затем почти сразу начались аресты, мы с Телегиным жили на Колыме, сидели там безвыездно. За четыре года ни разу не выбрались в Москву, да и вообще на Большую землю. Никуда не хотелось, Сережа даже отпуска не брал.

В общем, – говорит Электра, – я с «Агамемноном» разминулась, иначе, как и все, наверное, пошла бы под нож. Мы просто, пока не улеглось, простояли в сторонке, о том, что происходило в Москве, ни Сережа, ни я почти ничего не знали. И потом, когда об отцовском деле до нас что-то стало доходить, всё было обрывками, и я, сколько ни собирала, ни ладила, ничего сложить не сумела.

Впрочем, – продолжала Электра, – может, это и не важно, потому что, сколько бы Сережа мне ни доказывал, что ничего не уцелело, всё отправлено в печь, я этому не верю. Мать печатала на папиросной бумаге, то есть бывало и по пять копий, очень может статься, что какой-нибудь экземпляр подшит к делу, пусть не отца, его подельника, и до сих пор тихо-мирно пылится в лубянском архиве. Ждет лучших времен. Пусть это рабочий экземпляр, то есть без финальной правки, но он есть.

Что ничего не осталось, мне сказал Сережа. Было это в пятьдесят первом году, в ноябре-месяце. Он тогда вернулся из московской командировки, и информация была из первых рук. Ездил он в Госплан, но по старой памяти зашел на Лубянку, потрепаться, поговорить с давними товарищами. Возвратившись же домой, сказал, чтобы я не надеялась, с «Агамемноном» всё так, будто его никогда не было. Прежде, как нас сюда отправили (считай, сослали), он на Колыме сидел бирюк бирюком. Сколько ни тормошила, ни упрашивала: ну поедем куда-нибудь, не хочешь в Москву – тогда в Крым, к теплому морю, у тебя вон сколько отпусков скопилось, – ни в какую. А тут вдруг заявляет, что кровь из носа должен ехать в Первопрестольную.

Наш лагерь построили во время войны возле довольно большого, но небогатого месторождения свинцово-цинковых руд. И вот Телегину приспичило узнать, сколько нужно стране этих самых свинца и цинка. Соответственно, будут расширять лагерь или не будут. Последнее интересовало не только его, но и область, потому что для большего рудника нужно много разного – и стройматериалы, и техника, и дороги. Оттого в обкоме и не посмотрели, что Сережа в опале, без разговоров выписали командировку в Госплан. Значит, что будет дальше с лагерем, один вопрос, второй, что ждет его самого – нет ли смысла пройтись по разным кабинетам, разведать – чем черт не шутит, может, черная полоса и закончилась?

После всех передряг на Лубянке у него осталась лишь пара старых товарищей по Туркменскому погранотряду. Вообще Сережа был человек легкий, компанейский, приятелей немало, но как стало известно, что у Берии на него зуб, они поиспарялись, только двоих он и сохранил. Один как раз сидел на кадрах и, значит, знал, куда ветер дует. Встретиться он согласился не чинясь, но рад не был. Не вдаваясь в подробности, сказал, чтобы Телегин сидел на своей Колыме и не рыпался. Больше того, дважды повторил, чтобы сидел тихо, не видно его было и не слышно, тогда есть шанс – обойдется. Нет – в собственном лагере или в соседнем будет кайлом махать. И добавил, откуда-то знал, что это и госплановской суеты касается.

Впрочем, с Госпланом само оборвалось. В отделе цветных металлов ему сказали, что цинк и свинец нужны, их очень не хватает, но разрабатывать решено другое месторождение – на Урале. Оно и богаче, и к металлургам ближе. Что касается телегинского рудника, то закрывать его не планируют, но и развивать не хотят. На Колыме, что с зэками, что без зэков, любая ерунда встает в копеечку.